I
Время близилось к вечеру, и над кафе "Мохаммед Али" стали собираться прилетевшие из Ливийской пустыни желтые тучи. Ветер, несущий в город пустынную лихорадку, беззвучно проносился через площадь и по улице рю Ибрагим.
Для П. Айюля — официанта и досужего вольнодумца — эти тучи служили предвестником дождя. Единственным посетителем был англичанин — легкое твидовое пальто, нетерпеливые взгляды на площадь — скорее всего, турист: лицо сильно обгорело на солнце. Он сидел здесь за кофе не более пятнадцати минут, но его фигура уже начала казаться такой же неотъемлемой частью пейзажа, как сама конная статуя Мохаммеда Али. Айюль знал такой талант за некоторыми англичанами, но они обычно не бывают туристами.
Развалясь, Айюль сидел у входа в кафе — с виду инертный, но внутри переполненный грустными философскими мыслями. Может, англичанин ждет даму? Какая ошибка — ожидать от Александрии романов или внезапных увлечений! Туристские города не очень щедры на такие подарки. У него это заняло… когда же он уехал из Миди? лет двенадцать назад? — да, по меньшей мере столько. Пусть обманывают себя, что этот город — нечто большее, чем сказано в бедекере: Фарос, давно погребенный под землей и морем, живописные, но безликие арабы, памятники, гробницы, современные отели. Лживый и ублюдочный город, столь же инертный — для «них» — как сам Айюль.
Он смотрел на темнеющее солнце и дрожащие на ветру листья акаций вокруг кафе. Вдали чей-то голос промычал: "Порпентайн! Порпентайн!" В пустом пространстве площади он звучал, словно голос из детства. Еще один англичанин — толстый, белобрысый, краснолицый (ну разве не правда, что все северяне похожи друг на друга?) — шагал по рю Шериф-Паша — парадный костюм и пробковый шлем, на пару размеров больший, чем нужно. До клиента оставалось ярдов двадцать, когда он торопливо залопотал по-английски. Что-то о женщине, о консульстве. Айюль пожал плечами. Он давным-давно понял, что в разговорах англичан не может быть ничего любопытного. Но дурная привычка взяла верх.
Пошел мелкий дождик — почти как туман.
— Hat fingan, — заревел толстяк, — hat fingan kahwa bisukkar, ya weled. — Оба красных лица, пылая гневом, уставились друг на дружку.
"Merde", — подумал Айюль и подошел к столику:
— Месье?
— Ах да, — улыбнулся толстяк, — принесите кофе. Cafe, понимаете?
По его возвращении парочка вяло беседовала о большом приеме вечером в консульстве. Интересно, в каком консульстве? Айюль смог различить лишь имена. Виктория Рэн. Сэр Алистер Рэн (отец? или муж?). Некий Бонго-Шафтсбери. До чего смешные имена производит на свет эта страна! Айюль поставил кофе на столик и вернулся на место отдыха.
Этот толстяк лез из кожи вон, чтобы совратить Викторию Рэн — девушку, путешествующую с отцом. Но помешал ее любовник — Бонго-Шафтсбери. Тот, что постарше, в твиде — Порпентайн — был macquereau. Наблюдаемая пара относилась к анархистам. Они сговорились убить сэра Алистера Рэна — могущественного члена британского Парламента. Жена пэра, Виктория, подвергалась шантажу со стороны Бонго-Шафтсбери, знавшего о ее тайных анархистских симпатиях. Оба посетителя были артистами мюзик-холла и искали работу у Бонго-Шафтсбери, который продюссировал грандиозный водевиль и хотел вытащить деньги из этого рыцаря-шута Рэна. Дабы подступиться к Бонго-Шафтсбери, они использовали блестящую актрису Викторию — любовницу Рэна, которая притворялась его женой в угоду английскому фетишу респектабельности. Толстый и Твидовый войдут вечером рука об руку в консульство, распевая веселую песенку, шаркая ногами, закатывая глаза…
Дождевая пелена стала плотнее. Белый конверт с гербом на клапане перекочевал с одного конца столика на другой. Твидовый вдруг вскочил, будто заводная кукла, и заговорил по-итальянски.
Удар? Но сейчас нет солнца. Твидовый запел:
Pazzo son!
Guardate, come io piango ed imploro…
Итальянская опера. Айюля затошнило. Он смотрел на них со страдальческой улыбкой. Игривый англичанин подпрыгнул, ударил пятка о пятку и, приземлившись, встал в позу: кулак — на груди, вторая рука распростерта:
Come io chiedo pietа!