— Сосланное? За что-же оно сослано? За что бабушка прогнѣвалась на него?
— А это цѣлая исторія-съ. Задумали ваша бабенька погадать на новый годъ, на Василія Великаго. Посмотрѣть въ зеркало въ полночь… И на кого имъ гадать-то было? Вѣдь это только на суженыхъ гадаютъ. Ну-съ, сѣли онѣ передъ зеркаломъ, навели его на другое зеркало, зажгли свѣчи, стали смотрѣть — вышелъ гробъ, то-есть покойникъ въ гробу. Ульяна, горничная, въ это время съ бабенькой вашей была. Ну, бабенька испугались, закричали «святъ, святъ» и загасили свѣчи. Да вѣдь такъ испугались, что даже дурно имъ сдѣлалось. Ульяна насилу въ чувство ихъ привела. А черезъ недѣлю дѣдушка вашъ захворалъ, проболѣлъ съ недѣлю и скончался. Ну, бабенька ваша и сослала ко мнѣ это зеркало за то, что оно ей смерть дѣдушки предсказало. Не могли на него смотрѣть и приказали убрать.
«Оказывается, мы всѣ нервны. И бабушка, стало быть, страдала разстройствомъ нервовъ, хоть и прожила до глубокой старости, — подумалъ Сухумовъ. Стало быть, мое разстройство нервовъ можетъ считаться наслѣдственнымъ».
Онъ сѣлъ, закурилъ папиросу и приступилъ къ вопросу, съ которымъ собственно и пришелъ къ управляющему.
— Конечно, бабушкѣ все это только такъ показалось въ зеркалѣ… Нервы у ней были разстроены — ну, и показалось, — началъ онъ. — Просто разстроенное воображеніе. Ну, посудите сами: можетъ развѣ зеркало на самомъ дѣлѣ что-нибудь предсказывать?
Сухумовъ улыбнулся, хотя его начинала слегка трясти лихорадка.
Управляющій замялся отвѣтомъ.
— Какъ вамъ сказать… — проговорилъ онъ. — Вѣдь это-же волхвованіе… Тутъ не безъ бѣса, не безъ нечистой силы… Ну, бѣсы и предсказываютъ.
— И вы вѣрите въ нечистую силу? — спросилъ Сухумовъ.
— А то какъ-же-съ… Отъ кого-же все зло-то идетъ? Вѣдь ангелы хранители есть, которые на добро насъ наущаютъ, стало быть есть и демоны, нечистая сила.
— Не согласенъ. Ну, а скажите пожалуйста, Сидоръ Софронычъ, я слышалъ, что здѣсь также ходитъ легенда о какихъ-то привидѣніяхъ, которыя появляются у насъ въ паркѣ.
— Какъ-же, какъ-же… Говорятъ, много говорятъ… подхватилъ управляющій. — Это про портреты вашихъ сродственничковъ… что будто выходятъ они изъ рамъ по ночамъ и ходятъ… ходятъ по парку… Много слышалъ-съ… съ божбою меня увѣряли люди, что видѣли ихъ, но самъ я не видѣлъ-съ. Не буду брать грѣха на душу и врать… Самъ ничего не видѣлъ.
— Ну, вотъ видите. Стало быть это просто разстроенное воображеніе, суевѣрный страхъ…
— Толкуютъ-съ… А самъ я не видалъ.
— Что будто кладъ у насъ въ паркѣ моимъ прадѣдушкой былъ зарытъ и теперь привидѣнія его караулятъ.
— Тоже толкуютъ. И бабенька ваша покойница искала этотъ кладъ, много искала, но не нашла. Да гдѣ найти! Вѣдь если-бы какія указанія были, а то никакихъ. А паркъ великъ. Онъ у насъ на двухъ десятинахъ по плану.
— И смерть бабушки Клеопатры Андревны будто-бы послѣдовала съ перепугу, какъ я слышалъ? — допытывался Сухумовъ. — Правда это?
— Да вѣдь кто-жъ можетъ это объяснить? никто этого не видалъ, — отвѣчалъ управляющій. — А сама бабенька ваша послѣ смерти не скажетъ. Говорили это, но Богъ вѣсть. Сидѣли онѣ подъ портретами, это вѣрно, сидѣли и карточки раскладывали, было-ли имъ видѣніе, нѣтъ-ли — никто не знаетъ. Компаньонки ея про нее вѣдь этотъ слухъ пустили… А про компаньонокъ ея, простите вы меня, баринъ, но я вотъ какъ вамъ скажу: народъ невѣроятный.
Сухумовъ поднялся со стула, собираясь уходить, выпрямился во весь свой ростъ и произнесъ:
— Знаете, что я вамъ скажу? Вѣдь и я видѣлъ, я самъ видѣлъ, какъ портретъ моего прадѣда отдѣлился отъ полотна и кивнулъ мнѣ головой!
— Слышалъ я отъ камердинера вашего Поліевкта, — отвѣтилъ управляющій.
— Я видѣлъ это, видѣлъ… и отъ внезапности испугался… Но я не вѣрю этому… Не вѣрю, что это было на самомъ дѣлѣ. Это просто обманъ зрѣнія… галлюцинація. Такія-же галлюцинаціи были и для другихъ, кто увѣрялъ васъ, что видѣлъ привидѣнія, сошедшія съ портретовъ.
Сухумовъ уходилъ отъ управляющаго, и, надѣвая на себя поданное ему пальто, повторилъ:
— Да, это были галлюцинаціи…
Управляющій надѣлъ шапку и сталъ провожать его на дворъ. Сухумовъ обернулся къ нему и еще разъ сказалъ:
— Обманъ зрѣнія… разстроенное воображеніе… и ничему этому вѣрить нельзя… нельзя принимать за дѣйствительность, стало быть и пугаться нечего.
XVIII
Ложась спать, Сухумовъ былъ возбужденъ. Разговоры его съ священникомъ Тиховздоховымъ и съ управляющимъ разстроили его нервы до послѣдней степени. Чувствуя себя такъ хорошо утромъ и днемъ, онъ уже теперь, придя въ спальню, боялся быть одинъ. Хотя онъ успокоивалъ себя, призывая къ разсудку, но ему то и дѣло чудилось, что предки его съ портретовъ уже окружаютъ его. Онъ чувствовалъ ихъ въ тѣняхъ предметовъ отъ свѣта лампы. Его знобило.