— Меня ждутъ… Это должно быть лампочка въ сѣняхъ… — проговорила Раиса.
— Я васъ до самыхъ дверей провожу и сдамъ съ рукъ на руки, — сказалъ Сухумовъ и дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ.
Онъ замышлялъ что-то.
— Къ священнику? — спросилъ его возница, поровнявшись съ училищемъ. — Или въ училище?
— Да, да… Къ священнику.
Вотъ и крыльцо въ домѣ священника. Въ сѣняхъ сквозь оконце брезжился свѣтъ лампочки. Лошади остановились.
— Ну, прощайте… Спасибо вамъ… — сказала Раиса, вылѣзая изъ саней.
— Нѣтъ, нѣтъ. Я васъ провожу въ сѣни. Гусаръ залаетъ, вамъ отворятъ, тогда я и удалюсь.
Они вошли въ сѣни. Въ сѣняхъ коптѣла маленькая жестяная лампочка. Заслышавъ шаги въ сѣняхъ, чуткая собака Гусаръ залаяла изъ прихожей. Раиса хотѣла взяться за ручку звонка.
— Погодите… Два слова… — пробормоталъ Сухумовъ, обхватилъ Раису за шею, прижалъ къ себѣ и запечатлѣлъ на лицѣ ея поцѣлуй…
Она вздрогнула, не отдала поцѣлуя, отшатнулась и прошептала:
— Зачѣмъ-же это? Этого ужъ совсѣмъ-бы но надо… Нехорошо…
— Не утерпѣлъ… Простите… Это дерзость, но я заглажу ее… Скоро заглажу… — слышалось изъ устъ Сухумова.
Раиса звонилась. Гусаръ лаялъ. Слышны были шаги босыми ногами. Отворила босая работница въ рубахѣ и кацавейкѣ, накинутой на голову. Раиса юркнула въ прихожую.
— До свиданья… А я заглажу… Помните: заглажу… — донеслись ей вслѣдъ изъ сѣней слова Сухумова.
И онъ, дрожа всѣмъ тѣломъ и почти шатаясь, направился обратно къ своимъ санямъ.
XXXV
Прихавъ домой и пройдя къ себѣ въ кабинетъ, Сухумовъ сѣлъ въ кресло у письменнаго стола и задумался, соображая о томъ, что сейчасъ случилось въ сѣняхъ у священника. Совѣсть корила его. Онъ упрекалъ себя за поцѣлуй Раисы. Это была дерзость!
«И что я наговорилъ этой дѣвушкѣ въ свое оправданіе, оставляя ее? — разсуждалъ онъ, повторяя въ умѣ свои слова „заглажу, заглажу“. Вѣдь чтобы загладить дерзость, надо сдѣлать предложеніе и жениться на ней, если она согласится выйти за меня замужъ. А я этого не только еще не рѣшилъ, но даже и не обсудилъ обстоятельно. — Вѣдь это шагъ въ жизни, большой шагъ, крупный шагъ для меня, хотя Раиса и нравится мнѣ».
— Долгонько вы сегодня загулялись, ваша милость… — проговорилъ Поліевктъ, стоявшій въ дверяхъ, — ложитесь-ка скорѣй на покой… Пойдемте въ спаленку и я васъ раздѣну.
— Уходи и ложись спать… Я самъ раздѣнусь, — сказалъ Сухумовъ, какъ-бы очнувшись.
— Зачѣмъ-же вамъ самимъ? На то я есть. Надо будетъ и здѣсь свѣчи загасить. А вы извольте перейти въ спаленку, надѣть халатикъ и туфельки. Тамъ въ спаленкѣ и посидите и помечтаете, пока молочка выпьете на сонъ грядущій.
«А все это вѣдь стаканъ шампанскаго надѣлалъ, котораго я такъ давно не пилъ! — продолжалъ укорять себя Сухумовъ за поцѣлуй, — Вино ударило въ голову, подняло нервы — вотъ и необдуманный поступокъ. Это ничего не значитъ, что я часъ проѣхалъ по морозу… Нервы все равно были подняты вслѣдствіе вина, да и сейчасъ они подняты»…
Въ спальнѣ Сухумовъ съ помощью камердинера раздѣлся, надѣлъ халатъ и туфли и сѣлъ въ кресло около бабушкина туалета, который ему замѣнялъ въ этой комнатѣ письменный столъ и гдѣ стояли небольшая чернильница, два бронзовыхъ подсвѣчника, маленькіе часы, бьющіе четверти часа и лежали письменныя принадлежности. Кабинетъ былъ еще только на Рождествѣ включенъ въ число жилыхъ комнатъ. Сухумовъ не успѣлъ еще привыкнуть къ нему и очень рѣдко сидѣлъ въ немъ. Сегодня ночью онъ зашелъ въ него, чтобы запереть въ письменномъ столѣ бумажникъ съ деньгами, кошелекъ, записную книжку и карманные часы, которые бралъ съ собой къ доктору. Поліевктъ уже не спалъ больше съ Сухумовымъ въ одной комнатѣ на кушеткѣ, какъ было раньше, но застилалъ себѣ постель рядомъ, въ гостиной на диванѣ. Лампа по-прежнему всю ночь горѣла въ спальнѣ.
— А какъ завтра будить васъ прикажете? — спросилъ Поліевктъ. — Неужто опять спозаранку?
— Какъ всегда… Въ восемь часовъ. Разсвѣтетъ и буди… Зачѣмъ исключенія? Докторъ прописалъ мнѣ режимъ, по этому режиму я долженъ жить.
— Нѣтъ, я къ тому, что сегодня-то до третьихъ пѣтуховъ ложиться не изволили… Не нудьте себя, коли такъ, ваша милость… — ложитесь въ постельку…
Сухумовъ досадливо махнулъ рукой, дескать: уходи, провались.