Раиса стояла блѣдная и на глазахъ ея показались слезы. Она хотѣла что-то сказать, но не могла.
Сухумовъ вышелъ изъ-за переддиваннаго стола и взялъ ее за руку, повыше кисти. Она опустила подносъ и держала его за одно ушко другой рукой.
— На двѣ-три минуты… А затѣмъ разговоръ будетъ общій, — проговорилъ Сухумовъ.
Не выпуская ея руки, онъ отвелъ ее отъ стола въ противоположную сторону комнаты, къ окну, гдѣ стоялъ трельяжъ и завивался запыленный, темнозеленый плющъ, цѣпляясь по карнизу къ простѣнку надъ зеркаломъ и спускаясь оттуда внизъ длинной плетью.
Раиса повиновалась. У трельяжа она остановилась.
— Вы помните нашъ разговоръ?.. Помните вопросы, которые я вамъ задавалъ? Пошли-бы вы или не пошли за меня замужъ? — спрашивалъ тихимъ голосомъ Сухумовъ. — Вы тогда почему-то приняли ихъ за дерзкую шутку, за, за…
Нижняя челюсть у него тряслась, когда онъ говорилъ. Онъ волновался, перевелъ духъ и закончилъ:
— И вотъ сегодня я уже оффиціально пріѣхалъ просить вашей руки… Просить быть моей женой…
Раиса заплакала еще сильнѣй. Она до того взволновалась, что не могла говорить и стояла потупившись. Въ это время къ ней изъ сосѣдней комнаты подбѣжалъ маленькій сынишка священника и, теребя ее за юбку, говорилъ:
— Раиса! Что-жъ ты пропала! Что-жъ ты не идешь намъ чай наливать! Мы выпили и еще хотимъ чаю!
— Пошелъ прочь, Павля! Оставь Раису! Оставь ее! — кричала попадья на сына и видя, что тотъ не слушается, быстро вскочила съ кресла, оттащила его и дала подзатыльникъ, прибавивъ:- Неслухъ! Негодный мальчишка…
Ребенокъ заревѣлъ, направляясь въ другую комнату.
Сухумовъ нѣсколько смутился, но продолжалъ:
— Раиса! Добрая и милая моя Раиса, хотите вы… согласны вы… желаете вы… можете вы полюбить меня и сдѣлаться моей женой… выйти за меня замужъ, отдать мнѣ сердце… протянуть руку на жизненный путь?
Онъ искалъ словъ для объясненія и. нанизывалъ тѣ, которыя приходили на умъ.
Она вскинула на него полные слезъ глаза и отвѣчала такъ-же безсвязно, подыскивая слова:
— Ахъ, Боже мой! Боже мой… Что вы говорите! Что вы спрашиваете! Да конечно-же, конечно-же, если вы въ серьезъ… Теперь я вижу, что вы серьезно… Но прошлый разъ, клянусь вамъ, я думала, что вы въ шутку, что вы въ насмѣшку, что вы… Ахъ, Господи, да могла развѣ я ожидать такого счастія! Вѣрить въ такое, такое…
Раиса зарыдала. Сухумовъ опять схватилъ ее за руку и прижалъ эту руку къ своей груди, бормоча несвязно:
— Простота моя… ангельская простота… чистая сердцемъ, скромная голубка… Я вѣрю вамъ, вѣрю, что вы это изъ скромности сомнѣвались, и тѣмъ дороже вы для меня черезъ это… Вы цѣны себѣ не знаете… А я сразу васъ оцѣнилъ и полюбилъ. Да, полюбилъ… Вы золото, драгоцѣнный жемчугъ… Вѣрите вы мнѣ теперь, вѣрите?
— Вѣрю… — прошептала Раиса, продолжая всхлипывать и не отнимая руки.
— И согласны, мой драгоцѣнный. алмазъ, мой лучезарный ангелъ?.. Согласны быть моей спутницей на жизненномъ пути? — продолжалъ Сухумовъ.
— Со-огласна. Угодники Божіи, да развѣ я могу быть не согласна!
— Ну, пойдемте рука-объ-руку… Будемъ жить другъ для друга!
Сухумовъ приблизилъ ея руку къ своимъ губамъ и поцѣловалъ ее въ ладонь.
Когда онъ обернулся къ супругамъ Тиховздоховымъ, тѣ уже встали съ своихъ креселъ и смотрѣли на нихъ. Попадья стояла совсѣмъ растерянная и слезливо моргала, дѣлая какіе-то жесты мужу. Отецъ Рафаилъ то обдергивалъ широкій шитый гарусомъ поясъ подрясника, распахивалъ рясу, то, растопыривъ пальцы рукъ, зачесывалъ ими назадъ свои жиденькіе волосы.
— Теперь можемъ объявить и вамъ о нашихъ переговорахъ и рѣшеніи, — тверже и уже веселѣе сказалъ Сухумовъ, бросивъ слезливый, ноющій тонъ.
Онъ взялъ заплаканную Раису подъ руку и съ нѣкоторой торжественностью подвелъ ее къ супругамъ Тиховздоховымъ.
— Поздравьте… Мы женихъ и невѣста… — вырвалось у него.
— Да ужъ слышали, слышали сейчасъ… — вырвалось у отца Рафаила. — Но, Боже милостивый, это такъ неожиданно, что не знаемъ даже — вѣрить-ли намъ ея счастью?.. Настасья Сергѣвна! — бормоталъ онъ, взглянувъ на жену.
— Охъ… ахъ… ужъ и не знаю… ничего не знаю… ничего не понимаю… Какъ это вдругъ… Словно съ неба упало… И за что ей такое счастіе! За что? Чѣмъ она замолила у Бога такое счастіе, если все это вы вправду, — бормотала попадья.
— Своей чистой душой, своей правдой, своей простотой… — отвѣчалъ Сухумовъ.
Отецъ Рафаилъ стоялъ, растопыря руки и пальцы рукъ, и топтался растерянно на одномъ мѣстѣ.