Выбрать главу

Он попытался было отбросить эту мысль и опять сжечь открытку, но что-то необъяснимое настраивало его по-другому. Он осознавал, что эта открытка стала частью его самого. И, уступая перед непреодолимой, наполняющей его благоговейным страхом силой, он сунул открытку за каминные часы - пусть полежит там. Он не видит ее, но знает, что она там.

Теперь он вынужден был признаться самому себе, что это дело с открытками стало едва ли не главным во всей его жизни. Оно породило новые мысли и чувства, впрочем, отнюдь не радостные. Он как бы оцепенел в ожидании новой открытки.

И все же, когда это наконец случилось, он оказался застигнутым врасплох и даже не нашел в себе сил взглянуть на фотографию.

"Я совсем близко от вас - уже добрался до замка Уорвик. Кто знает, может, мы действительно соприкоснемся друг с другом. Помните, я как-то советовал вам сделать то же самое в отношении своих персонажей? Дал ли я вам какие-нибудь новые идеи? Если это так, то принимаю вашу благодарность, поскольку в этом, как я понимаю, скрывается потаенное желание все писателей. Я перечитал ваши книги и, как говорится, пожил в них. Остаюсь искренне ваш, как и всегда

B.C."

Волна паники захлестнула Вальтера. Как же он не обратил внимания на то, что все открытки отправлялись из мест, находившихся с каждым разом все ближе к его дому? "Я совсем близко от вас". Или его разум, подсознательно стремясь защититься, словно надел шоры? Если это так, то пора уже прозреть.

Он взял карту и проследил маршрут неизвестного B.C.

Каждое место отправки открыток отделяло от предыдущего примерно миль восемьдесят, а город, где жил Вальтер, находился приблизительно на таком же расстоянии от Уорвика.

Показать разве открытку психиатру? Но что тот сможет сказать ему? Он же не знает того, что хотелось бы знать самому Вальтеру, и вообще, следует ли ему бояться этого B.C.?

Нет, лучше будет обратиться в полицию. Уж там-то имеют опыт общения с подобными посланиями. А если посмеются над его чудачествами, что ж, тем лучше.

Однако в полиции смеяться не стали. Просто сказали, что письма, вероятно, какая-то мистификация, шутка и ему едва ли придется встретиться с их автором. Затем спросили, есть ли у него враги? Вальтер ответил, что, насколько ему известно, врагов у него нет. Под конец также высказав предположение, что их автором является женщина, они порекомендовали ему не беспокоиться, но сообщить, если поступят новые открытки.

Несколько умиротворенный, Вальтер пришел домой. Разговор в полиции явно пошел ему на пользу, и сейчас он вновь перебирал в памяти все детали. Да, в полиции он сказал сущую правду - врагов у него нет. Сильные чувства, в общем-то, были ему недоступны, хотя подчас и занимали значительное место на страницах его книг. Там действительно попадались порядочные мерзавцы, хотя в последние годы не столь уж часто. "Плохие" мужчины и женщины перестали интересовать его как персонажи. Теперь ему казалось, что с моральной точки зрения писать о подонках безответственно, а с художественной - просто неубедительно. Ведь в каждом человеке обязательно есть что-то доброе, а образ Яго - это всего лишь миф. Если ему действительно надо было изобразить злодея, он представлял его в облике коммуниста или фашиста, то есть людей, которые умышленно вытравили из себя все человеческое. В молодости же, когда он был более склонен видеть все исключительной черно-белых тонах, он пару раз позволил себе нарисовать такого "героя". Последние несколько недель он вообще не брал в руки перо, настолько выбила его из колеи эта дурацкая история с открытками.

Он не очень хорошо помнил персонажи своих старых книг, но не забыл, что в одного из них, описанного в "Изгое", по самую рукоять вонзил свой писательский нож. Он описал его со всей жаждой отмщения, словно это был живой человек, которого он намеревался выставить на всеобщее обозрение. Вальтер испытывал тогда странное удовольствие, наделяя его всеми пороками, которые когда-либо знало человечество, и не оставлял читателям ни малейшего сомнения в истинности этого существа. Ни разу не испытал он к нему жалости даже тоща, когда отправлял его на виселицу. Создавая этот образ, Вальтер не раз сам испытывал смутный страх - настолько прочно сидела в нем эта темная личность, крадущаяся по тропе недоброжелательства и злобы.

Странно, но он начисто забыл имя того человека. Он подошел к книжным стеллажам, взял один из томов, полистал его. Даже сейчас эти страницы вызвали у него неприятные чувства. Вот он - Вильям... Вильям... Где-то ниже должна быть и фамилия. Вот - Вильям Стейнсфорт.

Его собственные инициалы!

Разумеется, это совпадение ничего не значило, но оно словно расцветило его сознание и ослабило способность сопротивляться наваждению. Он так неприятно чувствовал себя все последующие дни, что когда пришла очередная открытка, Вальтер испытал почти облегчение.

Он не смог удержаться, чтобы не взглянуть на сюжет открытки великолепное строение центральной башни Глочестерского собора украшало панораму. Он уставился на картинку, словноона могла что-то сказать ему, но затем усилием воли заставил себя прочесть послание.

"Теперь я совсем рядом с вами. Мои передвижения, как вы, наверное, смогли заметить, не всегда подчиняются моему контролю. Тем не менее, если все будет в порядке, надеюсь в этот уик-энд встретиться с вами. Тогда-то мы сможем понастоящему соприкоснуться друг с другом. Удивлюсь, если вы узнаете меня! Впрочем, вы уже не впервые оказываете мне гостеприимство.

Искренне жду встречи. Как всегда

ваш B.C."

Не раздумывая, Вальтер направился в полицию, где попросил выделить ему охрану на уик-энд. Дежурный офицер с улыбкой встретил его и сказал, что не сомневается в том, что это какой-то розыгрыш, однако все же пообещал прислать кого-нибудь к дому писателя.

- Вы до сих пор не предполагаете, кто это может быть? - спросил он.

Вальтер покачал головой.

Был вторник. Вальтер Стритер располагал достаточным временем, чтобы подумать об уик-энде. Поначалу ему казалось, что он не доживет до конца недели, но, как ни странно, спустя некоторое время пессимизм и тревога уступили место твердой уверенности в собственных силах. Он заставил себя сесть за письменный стол, словно действительно был в состоянии работать, и, о чудо! - работа пошла. Несколько иначе, чем раньше, но, как ему показалось, даже лучше, гораздо лучше. Как будто нервное напряжение прошедших дней подобно кислоте разъело барьер отчуждения, стоявший между ним и его персонажами; он явно приблизился к ним, а они уже не просто подчинялись его режиссерским распоряжениям, а всей душой и существом своим встречали те испытания, которые он уготовил на их пути.