- Вы, должно быть, считаете ангелов очень глупыми, раз они так истолковали ваше желание.
- Так я не думала, – она наклонила голову, размышляя. – Но всё же они могли решить, что я зла, раз не хочу, чтобы кто-то попал на небеса и почил с миром.
- Я не сомневаюсь – они понимали, что вы не желаете такой участи никому. Вы лишь говорили, что если кто-то уже стал призраком, и ему больше нечем заняться, вы бы хотели, чтобы он побывал в Беллегарде.
- Да, именно это и я имела в виду! В этом ведь нет ничего плохого, правда?
Кестрель сделал вид, что тщательно это обдумывает.
- Нет, – сказал он наконец, – думаю, нет.
- Мне стало гораздо лучше. Я больше не буду желать призраков – ни Оливье Фонтклера, ни кого-нибудь другого. Помните, я рассказывала вам о нём – это тот самый, что был замешан в заговоре Бабингтона. Я надеюсь, что он попал на небеса, даже если и умышлял против королевы. В конце концов, заговор Бабингтона так ни к чему и не привёл. Его очень быстро раскрыли, и он не успел причинить никакого вреда.
- Я мало помню о том, что тогда происходило. Не был ли это заговор в пользу Марии Стюарт… – он остановился, а потом медленно спросил. – А почему Оливье Фонтклер поддержал Марию Стюарт?
- Потому что она была католичкой. Мы были католиками. Вы не знали?
- Нет, – тихо сказал он, а в глазах его появился блеск. – Я не знал.
- Конечно, мы это скрывали. Тогда приходилось это скрывать или королева Елизавета могла объявить вас предателями. В англиканство наша семья обратилась при Карле I, но никто не знает, когда точно – во время Гражданской войны погибло много документов. Я рада, что мы больше не паписты. Я бы не хотела учиться в монастыре, как молодые леди во Франции.
Кестрель не ответил. В его голове начала выстраиваться теория. Он всё равно что прыгал во тьму – если бы эта гипотеза была лошадью, он бы не поставил на неё с полной уверенностью. И всё же он решил попробовать. Ему хотелось заручиться поддержкой кого-то из Фонтклеров, но он не мог доверять никому из них.
Филиппа встала, расправляя юбку.
- Мне нужно вернутся в классную до того, как Притчи придёт проверить, там ли я. Спасибо за то, что были таким разумным. Вы почти единственный взрослый, кто не говорит со мной, как с ребёнком.
- Это от того, что я не знаю, как говорить с детьми.
- Нет, вы знаете. Так же как со взрослыми, только нужно больше объяснять.
Он подождал, пока девочка скроется из виду, потом отправился к своей старой комнате и подёрнул дверь. Закрыто. Сэр Роберт запер её, чтобы никто ничего не трогал на месте преступления.
- Я опять опоздаю на ужин, – подумал Джулиан, поправляя шейный платок. – Это должно порадовать леди Тарлтон – она только и рада метать в меня молнии.
- Она та ещё мегера, это точно, сэр. Я слышал, что про неё говорят в людской. Ни одна камеристка не держится у неё больше месяца – так она их мучает. Одну она ударила аж до крови и выбила зуб.
- Очень жестокая женщина.
- Жестокая достаточно, чтобы пристукнуть ту деваху, да, сэр?
- Возможно, – задумчиво проговорил Джулиан.
- О чём-то тревожитесь, сэр?
- Я бы полжизни отдал, чтобы часок провести в своей старой комнате одному. Но сэр Роберт держит её закрытой, а я не могу попросить у него ключ, не объяснив, зачем, а объяснять я не хочу.
- А ключ не у сэра Роберта, он у мистера Роулинсона. Майкл так сказал.
- Брокер, мне не нравится это ангельское выражение твоего лица. Что ты задумал?
- Ну, сэр, Майкл говорит, что мистер Роулинсон носит ключ в кармане для часов. И я думаю, если вы очень бы хотели… – он заговорщически понизил голос.
- Ты понимаешь, какие неприятности ждут нас обоих, если тебя поймают?
- Значит мне нужно быть начеку и не попадаться, так ведь, сэр?
- Я знал, что рано или поздно ты найдешь предлог что-то украсть. По-моему, тебе не терпится заняться своим старым ремеслом с того дня, как я послал тебя к Ворпу.
- Я не хочу возвращаться в дело, сэр, да сгнить мне в Ньюгейте! Но дело-то в том, что пальцы у меня что надо. Я хочу сказать, у меня талант, – он размял кисти рук. – А когда у кого есть талант, даже если его сам Дьявол даровал, он всегда хочет пускать его в ход снова и снова.
Джулиан посмотрел на своего камердинера, поражённый до глубины души. Это всё равно, что держать зверя. Ты можешь приручить его, научить его жить в мире людей, но его природу это не изменит. Брокер может быть и самая добрая душа на земле, но он родился и вырос хищником. И, вероятно, если собираешься держать зверя при себе, время от времени надо выпускать его поохотиться.