Когда я вышел из-за ширмы, Эрен сидела на краю постели, сложив руки на коленях. Я еще раз окинул взглядом тонкую фигуру девушки, которая сейчас проступала из-под прилипшей к влажному телу сорочки, после чего прошелся по комнате и затушил большую часть свечей. Может, она будет меньше стесняться и тревожиться, если комнату будет освещать только пламя камина.
Подойдя к Эрен, я аккуратно положил ладонь ей на плечо. Девушка подняла голову, посмотрела сверху вниз, словно ожидала каких-то слов или приказов. Сначала я хотел ее раздеть, но понял, что лучше оставить все, как есть — полная нагота смущает, а ведь мы почти не знакомы. Моя простынь тоже пока осталась на месте.
Вместо слов я нежно коснулся щеки моей молодой жены, провел кончиками пальцев по ее шее, чуть тронул ключицу, выступающую через распущенную горловину. После этого я поставил колено на перину, а сам уложил Эрен на спину.
Действовал я так, словно передо мной была фарфоровая кукла, которая от любого неосторожного касания пойдет трещинами. Чтобы хоть с чего-то начать, я отбросил в сторону прядь волос девушки и коснулся губами ее шеи.
В нос сразу же ударил приятный, чуть мускусный запах женского тела. Белоснежная тонкая кожа, черные, чуть вьющиеся волосы. Моя ладонь опустилась на талию Эрен, а я сам, опершись на локоть, чуть навис над ней сверху.
Внутри уже поднималась горячая волна, от выпитого вина стало плясать перед глазами, а единственное, что я чувствовал — гибкое девичье тело подо мной. Я чуть подвинул вперед колено, проскальзывая между ног девушки и наклоняясь все ближе. Простынь, которой я обернулся, уже почти упала. Кончиками пальцев я провел по талии и бедрам Эрен до самых колен, ухватил край сорочки и потянул легкую, чуть влажную ткань вверх, попутно касаясь ладонью ее кожи.
Все шло хорошо. В своих мыслях я уже почти отказался от просто механической консумации брака, а вместо этого решил распалить и возбудить Эрен. Чтобы мы на самом деле смогли провести эту ночь в постели как муж и жена.
Я приподнялся на локте, с сожалением отстранившись от шеи девушки, чтобы поцеловать ее или хотя бы попытаться поймать ее тонкие алые губы, но единственное, что я увидел — бледная щека без капли румянца.
Эрен лежала подо мной, отвернув голову в сторону и безжизненным взглядом уставившись куда-то в сторону окна. Ее льдистые серые глаза сейчас были еще более пустые, чем у мертвеца — когда человек умирает, в его взгляде хотя бы навсегда замирает последнее сожаление, последнее жизненное стремление. Тут же я увидел лишь абсолютную пустоту.
И я понял: что бы я сейчас не делал, как бы не сжимал в своих объятиях, сколькими бы поцелуями я не покрыл все тело Эрен, даже на простом физиологическом уровне она мне не ответит. Ей все это было настолько омерзительно, что ее здесь и не было. Осталась только пустая кукла, тело, с которым я был волен поступать, как владелец волен поступать со своими имуществом — то есть совершенно не интересуясь мнением предмета.
От осознания, что Эрен не та женщина, бледность кожи и острота взгляда которой занимали все мои мысли мгновение назад, а лишь предмет для утех, всякое желание мигом испарилось. Я почувствовал даже что-то похожее на обиду, на предательство, хотя это было совершенно смешно и нелепо — мы оба не выбирали оказаться в этой комнате.
Я резко поднялся на колени, все еще не сводя взгляд с бездушного лица Эрен. Девушка вернулась, только когда я полностью отстранился — мои бедра, которые находились между ее ног, выскользнули прочь, а сам я встал с постели и направился к столу.
Я хотел похвалить эту девушку за великолепный маневр со старейшинами, но она не хотела мне отвечать.
Я хотел проявить нежность и облегчить для нее эту ночь, но она только сидела и молчала.
И даже когда я выбрал язык тела, ведь словами общаться у нас не получалось — она тоже от меня сбежала. Не физически, но морально.
Эрен была сейчас за моей спиной, но я все никак не мог ее коснуться, хотя и пытался, уже не раз пытался.
— Милорд…
Голос Эрен дрожал от тревоги. Я же ничего не говорил. Махнул еще пол кубка вина, придерживая спадающую с бедер простынь, взял со стола небольшой серебряный ножик для разделки буженины, который так и не пригодился за ужином.