— Эй! Эрен! Давай выходи, тебя уже ждут!
Старая экономка графского поместья, словно тюремщик, явилась, чтобы выпроводить меня из отчего дома. По сути, отец продал меня за долги, так? Хотя я была привычна к тяжелому труду морально, это тело было все еще слишком юно и изнеженно. Кожа рук не загрубела окончательно, хотя пальцы уже были исколоты иглой, а кое-где проступали мозоли. Шея не покрылась морщинами от работы в саду под палящим солнцем, а спина — еще была гибкой и не болела от бесконечной стирки или мытья полов.
Морально я была готова к любым испытаниям, мой дух и волю сломить невозможно, но вот физически меня ожидали месяцы, а возможно и годы страданий. При дворе спуску мне не дадут, и даже если я буду прислуживать кому-нибудь благородному, что частенько делали дочери бедных семей или внебрачные отпрыски, рассчитывать на легкое будущее не стоило.
Я крепко ухватилась за железную скобу на крышке ларчика, отрывая свои пожитки от пола, и в этот момент в моей груди все же что-то шевельнулось. Какое-то странное, уже давно забытое чувство. Оно называлось «перемены». Такой сцены не было и не могло быть ни в одной из моих прошлых жизней и сейчас мою кровь будоражило давно позабытое предвкушение приключения, будто бы снова на самом деле стала юной и задорной девушкой, которой не чуждо любопытство и вера в лучшее.
Глава 3
Виктор
Прием нам оказали крайне холодный. Граф даже не вышел нас встречать, прислав секретаря. Я же, помня о том, что статус в этом мире — превыше всего, врубил режим максимальных понтов и заявил, что пока лично отец моей невесты не покажется на улице, я из седла не шелохнусь.
— Смотри! Смотри! Идет! И вроде не старуха! — Ларс едва не падал из седла на землю, наклонившись в мою сторону, и шептал так громко, что его слышал, наверное, весь двор поместья.
Но я даже не шелохнулся.
Надо держаться максимально высокомерно. Все же, я герой последнего рейда, отмечен самим королем, и он же выступал сватом в этом браке, пусть и с внебрачной дочерью, но целого графа Фиано, который происходил из старой западной знати! Так что давай, Витя, спину ровно, плечи распрямил и зыркай из-под забрала, да пострашнее. Чтобы каждый почувствовал исходящую от тебя грозную ауру.
На самом деле я волновался, причем даже больше, чем во время своего первого рукопашного боя.
Выжил я тогда только потому, что тело Виктора Гросса и обрывки его воспоминаний все сделали за меня; принять размашистый удар топора на центр лезвия, отвести оружие противника в сторону, шагнуть вперед, ударить локтем и плечом, заставляя противника потерять равновесие и упасть на пятую точку. А потом — с силой проткнуть грудь варвара, схватившись латной перчаткой за первую треть клинка, будто держа в руках огромное шило.
Никакого элегантного фехтования, парирования или плясок вокруг друг друга. У меня было подавляющее превосходство в росте и физической силе, а мой вес с учетом массы доспеха улетал за отметку в сто тридцать кило. Вас когда-нибудь били плечом в грудь люди подобных габаритов, когда вы сами метр семьдесят и весите почти вдвое меньше? Устоять на ногах практически невозможно, а если ты упал в бою — то, скорее всего, больше и не встанешь. Во всяком случае, я никому это делать не позволял. Просто отключал голову и позволял рукам рубить, колоть и резать.
Смерть на поле боя быстро стала для меня привычной. Казалось бы, я должен был испытывать культурный шок, страдать от того, что оказался в каком-то вонючем средневековье без нормальной еды, теплого туалета и видео с котиками в инсте и тиктоке. Но страдать было некогда, да и тех видео, сидя в инвалидном кресле, я успел насмотреться на две жизни вперед. Если становилось скучно — можно просто закрыть глаза и вспомнить один из бесчисленных видосов, которые я успел смахнуть вверх за последние пять лет.
Здесь я снова мог ходить на своих двоих, мог сам себе вытирать зад пучком соломы прямо под елкой, а не в специально оборудованном туалете, мог сам без посторонней помощи помыться. Я все мог делать сам, и это пьянило сильнее любого алкоголя и заставляло махнуть рукой на любые неудобства.
Так мне казалось до момента, пока к конюшне, словно корову на базар, не вывели тонкую девчушку в плаще с чужого плеча, сжимающую изящными пальчиками кольцо на крышке небольшого ларчика, в каких девицы по моим представлениям хранили свои безделушки.
От непонятного волнения у меня перехватило дыхание. Это что, весь ее багаж? Небольшая шкатулка, в которую с трудом и пара зимних сапог поместится? И почему графская дочь была одета в мужской плащ, подозрительно напоминающий плащ конюха, что стоял рядом с моим стременем? Нет, я видел, что кто-то умело перешил изделие, подогнав плащ по фигуре и переделав капюшон, но ткань была точно такая же, как и у плащей работников поместья. Грубая плотная шерсть не лучшего качества, секретарь же щеголял в совершенно иной одежде, намного лучше этой.