В подтверждение слов, рука барона сделала пару резких росчерков, оставляя на бумаге тонкий след, как от хорошо заточенного гусиного пера, но под совершенно невероятными для обычного письменного инструмента углами. А еще миг — и его пальцы, скользнув по тыльной стороне моей ладони, исчезли из моего поля зрения, а сам барон отстранился. Я больше не чувствовала ни исходившего от него жара, ни чуть сбивчивого дыхания мужчины, ни его поразительно чуткого прикосновения к моей ладони. Будто бы он никогда и не вставал со своего места, а все это мне лишь привиделось.
Чувствуя, как лицо заливает краской, я уткнулась в лист, не в силах поднять глаза на мужчину, который уже вернулся за свой стол. Хоть мы и были супругами, но такая близость граничила с бесстыдством. То, как барон положил пальцы на мои, как говорил, как я ощущала его дыхание у самого своего уха и шеи… Все это было столь интимно и столь нетипично для него, что у меня уже появились мысли, будто бы он пытается соблазнить меня. Но едва я смогла поднять глаза, то увидела, что этот мужчина более не проявляет ко мне никакого интереса, а опять сидит на своем месте и внимательно изучает свежие и старые записи в поисках несоответствий.
В этот момент мою грудь укололо иглой сожаления. Виктор Гросс был видным здоровым мужчиной, вне всяких сомнений, я имела удовольствие наблюдать его обнаженный торс, сильные ноги и ягодицы каждый вечер, словно он дразнил меня этим, хотя вел себя он совершенно спокойно и свободно. Но при этом ничего более муж мне не показывал, не проявлял никакой чрезмерной учтивости, не делал комплиментов. Сегодняшнее прикосновение было первым за всю неделю, в последний же раз столь четко я ощущала, что барон не фантом, а живой человек, в нашу брачную ночь.
Тогда же и случилось что-то, почему этот мужчина вел себя со мной настолько отстраненно. Иногда я ловила на себе его задумчивый взгляд, но в нем читалось какое-то сдержанное сожаление и ожидание. Мужчины, которые хотели меня, которые добивались меня или даже покупали меня во время жизни в борделе, смотрели всегда совершенно иначе. С похотью, вожделением, жадностью или надеждой на сладострастную ночь. Было в их взгляде что-то отупляющее, звериное, что низвергало их до неразумных животных, целью которой было лишь совокупление.
Барон Виктор Гросс при всей же своей устрашающей наружности — а он был на самом деле устрашающ из-за своих размеров, физической силы, густой бороды и черных глаз — оказался человеком до боли сдержанным. Как он и обещал мне ранее — мы просто быстро разбираем учетные книги. Я — его помощница и писарь, грамотный человек, который будет вместе с ним вести дела надела. Именно это он предложил мне во время нашей беседы после свадьбы, именно это я сейчас и получала.
Статус партнера, статус хозяйки этих земель и владелицы титула баронессы Гросс. Он предложил мне это, но не предложил быть его женой абсолютно во всех смыслах.
Я почувствовала себя обманутой. Удивительно, но теперь я начинала сожалеть о произошедшем, ведь я оказалась в ситуации «наложницы-наоборот». Виктор Гросс хотел получить от меня все то, что игнорировали другие мужчины — мои знания, навыки письма и управления, на что я с радостью согласилась. Но вот последнего предложения, на которое я имела право как его официальная жена, мне так и не поступило.
Точнее, это предложение было сделано, но без слов. В брачную ночь, когда этот мужчина тяжело навалился на меня всем телом, когда его губы коснулись моей шеи, а горячее дыхание обожгло кожу, когда он аккуратно, но настойчиво раздвинул своим телом мои колени и после потянулся к моим губам, я ему отказала. Вместо того чтобы опустить ладони на мощную шею и плечи, чтобы ответить на поцелуй или хотя бы посмотреть ему в этот момент в глаза, что было бы распутством и дерзостью, но распутством и дерзостью понятной любому мужчине, я выбрала подчиненную благовоспитанность. И прогадала.
Ведь я тем самым отвергла его, когда воспитание и нормы приличия ничего не значили для этого человека. Он демонстрировал прямоту и искренность намерений и ожидал этого от других. Болезненно честный в своем поведении и еще более болезненно гордый — о чем я и не могла догадываться, недооценив его в тот момент — он принял мой отказ с поистине королевским достоинством.
И теперь я стала писарем. Я стану экономкой, но не уверена, что когда-нибудь смогу стать полноценной женой.
Тревога о будущем, о раскрытии подлога с консумацией брака, банальное беспокойство о том, что меня могут признать негодной, если я не произведу для Виктора Гросса наследника — окатили меня холодной волной.