Летом 1895 г. неожиданно вынырнул на свет Божий шведский офицерский револьвер, находившийся во вьюке Нэра, и у нас зародились подозрения. И генеральный консул Петровский, и дао-тай послали приказы в Хотан о новых розысках, но розыски эти не привели ни к чему. В начале января 1896 г. я вернулся в Хотан и снова выступил оттуда, оставаясь в полной уверенности, что палатка, багаж и оба умершие были давно засыпаны песком. Судите же о моем удивлении: в самый день моего прибытия в Хотан 27 мая Лю-дарин прислал на мою квартиру значительную часть пропавших у меня вещей, которых я не видал уже бол ьше года.
Спешу прибавить, что, принимая вещи, я испытывал самые смешанные чувства. Ясно было, что с находкой этой связано было разоблачение интриги и что мы были обмануты. И действительно, открылась целая запутанная история, настоящий уголовный роман, о котором я расскажу вкратце, так как он освещает характер туземцев-мусульман не меньше, чем правосудие китайских властей.
Купец Юсуф, напоивший умиравшего Ислама водой, вернувшись в Хотан, подарил шведский револьвер аксакалу западнотуркестанских купцов Сейд-Ахрам-баю, с явным расчетом обеспечить себе его доверие и молчание. Но аксакал, вовремя предупрежденный Петровским, не дался в обман. Он подверг Юсуфа строгому допросу, и купец наконец признался, что получил револьвер от Тогда-бека, управлявшего селением Тавек-кэль. Аксакал передал затем револьвер Лю-дарину, который через дао-тая доставил его мне в Кашгар. Когда Юсуф увидел, что дело возбудило некоторые подозрения, он счел за лучшее уехать в Урумчи. Так как больше о нем не было ни слуха ни духа то у аксакала зародились новые подозрения, и он послал в Тавек-кэль лазутчика с поручением следить за Тогда-беком и его домом. Одетый в рубище лазутчик так хорошо сыграл свою роль, что Тогда-бек взял его к себе в услужение, в пастухи. В качестве пастуха лазутчик и бродил по области со стадами бека, выполняя свои обязанности к полному удовольствию нового хозяина.
Плату он получал небольшую, но вот раз явился он в жилище бека за своим ничтожным жалованьем и уже ступил на порог, как бек вдруг выскочил к нему со сжатыми кулаками и прогнал. Пастуху, однако, большого и не требовалось; он успел заметить, что бек с тремя охотниками (нашими проводниками), Ахмет-Мергеном, Касим-ахуном и Тогда-шахом, и с Якуб-шахом, который водил нас на первые развалины в пустыне, сидели на корточках вокруг каких-то сундуков. Кругом, на ковре, разложены были разные вещи, которые могли принадлежать только европейцу.
Лазутчик не подал и вида, получил жалованье и побрел своей дорогой. Но едва он отошел подальше, как вскочил на первую попавшуюся лошадь и в карьер помчался в Хотан, чтобы донести о виденном аксакалу. Последний доложил сейчас же обо всем Лю-дарину, и этот послал в Тавек-кэль двух чиновников с несколькими солдатами, чтобы обыскать дом бека и арестовать вещи.
Бек, однако, скоро хватился пастуха, обнаружил в то же время исчезновение лошади, понял, что дело не ладно, и отправил погоню. Но лазутчик имел слишком большое преимущество во времени, да и понимал, кроме того, что тут дело идет о его голове, и поэтому не щадил лошади. Бек увидал, что попал впросак, но выпутался, как настоящий дипломат: уложил все вещи в сундуки и отправил их в Хотан. Сюда он прибыл вместе с посланными Лю-дарина и доставил все пожитки амбаню, объясняя, что они были найдены всего несколько дней тому назад.
Охотники тоже отправились в Хотан и поселились в одном караван-сарае с беком. Но и тут у аксакала был лазутчик, который скоро и донес ему, что бек по вечерам обучает охотников, как и что им говорить Лю-дарину на допросах.
Аксакал принялся за охотников, тех самых, которые с Ислам-баем ходили на розыски нашей палатки, но ничего не нашли. Они и сообщили аксакалу, что зимой вернулись к трем тополям и оттуда шли несколько дней дальше к западу по следам лисицы. Наконец они достигли пункта, где лисица остановилась и рылась в песке, бывшем на взгляд белым, как мел. Песок этот оказался мукой. Охотники принялись копать и наконец нашли палатку, занесенную песком на целый фут выше ее подпорок. Мало-помалу они повытаскали оттуда одну вещь за другой и на ослах перевезли их к реке.
Это сообщение было интересно само по себе. Оно свидетельствовало, что бархан, на котором была поставлена палатка, вырос на 2 метра. В немалой степени это зависело, конечно, от того, что с подветренной стороны палатки громоздилось немало песку уже в то время, когда мы ее оставили. Летом 1898 г., видимо, дули сильные ветры, но зимой погода стояла, по обыкновению, почти все время тихая, и следы лисицы виднелись явственно.