— Неужели вы не видите, что три восьмых больше, чем пять четырнадцатых? Неужели не понятно? — С возмущением произнося эти слова, она расхаживала взад-вперед по комнате, но, договорив, резко остановилась, уперла руки в бока и обратила весь свой гнев на него.
— Ради Бога, Лидия, у меня мозги работают по-другому. И у других людей тоже. — Он сидел, опершись локтями на стол, и сжимал ладонями виски.
Она сделала несколько шагов и вернулась обратно.
— Если бы вы запомнили картинку…
— Я не могу запомнить картинку.
— Я имею в виду простую. Два прямоугольника рядом, одинаковые по высоте. Разделите один семью горизонтальными линиями, а другой — тринадцатью. Тогда бы вы обязательно увидели…
Он рассмеялся. Не смог удержаться.
— Господи. Для вас это действительно так просто, да? И вы действительно не понимаете, что другие так не могут?
Она шагнула к нему, опустила руки и сжала кулаки.
— Это не шутка, знаете ли. Вы пришли сюда не развлекаться. — Она сейчас напоминала юную барышню, разозлившуюся на старших за то, что ее не воспринимают всерьез. Интересно, у нее есть братья или сестры. Опять он отвлекся. — Я потратила бессчетное количество часов и извела несколько карандашей и пачку бумаги, чтобы разработать систему, по которой вы могли бы определять степень своего преимущества и, следовательно, решать, какую ставку делать. Теперь я вижу, что мое время и усилия были потрачены впустую, раз уж вы так ничего и не поняли.
— Возможно, ваше время и усилия действительно были потрачены впустую. — Он положил одну руку на стол и забарабанил пальцами, тем самым давая выход бурлившему в нем раздражению. — Однако позволю заявить, что виной всему не мое тугодумие, а, скорее, стремление придумать систему ставок, которая позволит обычному человеку понять, что три восьмых больше пяти четырнадцатых.
Она уставилась на него, разгневанная и одновременно ошеломленная, как ястреб, который обнаружил соперника на своей охотничьей территории.
— Вам придется переводить все это в десятичные дроби, — вдруг сказала она, неожиданно преисполнившись решимости. — Три восьмых — это тридцать восемь сотых, а пять четырнадцатых — это тридцать шесть сотых.
О Боже. Он вскочил и оперся руками о стол.
— Лидия, я так не смогу.
— Сможете, если попрактикуетесь. — Его слова, видимо, лишь упрочили ее решимость. Она быстро села напротив него. — В школе вас наверняка научили делить в столбик. Просто округлите получившееся число до двух знаков после запятой. — Она села. — Вероятно, сначала, чтобы набить руку, вам понадобится карандаш и бумага, но если вы будете тренироваться каждый день, то…
— Нет. — В это короткое слово он вложил все свое спокойствие и благоразумие. — Сожалею, но должен признать, что это пустая трата моего времени. — Еще больше спокойствия и благоразумия, убрать с лица хмурое выражение, смягчить линию плотно сжатого рта. — Шанс, что я достигну такого мастерства в подобных подсчетах во время игры в двадцать одно слишком мал. — Блэкшир выпрямился. Он засиделся, и теперь ему захотелось постоять.
Она повернулась к свечам, как будто они внимательнее его слушали ее мудрые советы.
— Ясно. — Пламя на одной свечке дернулось от ее дыхания. — Вы даже не хотите попробовать. И это, если вам интересно, уменьшает ваши шансы на успех с небольших до мизерных.
Уилл отступил к стене, привалился к ней и сложил руки на груди. Он тщательно подбирает слова, только зачем? Он не обязан это делать.
— Мисс Слотер, я изо всех сил стараюсь оставаться корректным и щадить ваши чувства.
— Я не нуждаюсь в том, чтобы вы щадили мои чувства. — Слова «порыв» и «удача» не вызывали у нее такого дикого отвращения, как слово «чувства». — Я никогда не просила вас хоть немного учитывать мои чувства. — Она относилась к этому слову как к дохлой крысе, которую вдруг обнаружила в кладовой. — Я просила вас об одном: чтобы вы воспринимали игру серьезно и приложили хотя бы толику тех усилий, что приложила я, к достижению преимущества в игре. Я очень сожалею, что вы считаете себя неспособным на это.
Все в ней — напряженная поза, холодный взгляд, плотно сжатые под столом руки — свидетельствовало о решительном неприятии любого сочувствия или радушия с его стороны.
Он медленно, устало вздохнул и посмотрел на потолок. Тут некого винить, кроме него самого. И вдруг он сообразил, чем объясняется ее раздражение.
Он оттолкнулся от стены, обошел стол и наклонился так, чтобы их глаза были на одном уровне.