– Как быть? Господи, научи меня, – беззвучно, с детски-горячим призывом шептала Вера, сжимая голову.
Ах, будь здесь в эту минуту Дима! Он такой сильный, умный, удачливый, он знал бы, как поступить, что делать. А между тем необходимо действовать не откладывая. Иначе… – и воображение рисовало катастрофу, целый ряд катастроф… Эти «истребители» – звено целого длинного ряда преступных дел, совершаемых этими людьми. Такие человеческие хитросплетения – можно с ума сойти! Этот ничтожный молодой человек в военной форме, невоспитанный, дурного тона, бог весть откуда и кто, допускает развязный тон по отношению к Лихолетьевой, даме с таким исключительным положением. Он бравирует своей близостью, своим знанием «прошлого». Значит, действительно эта бледно-восковая женщина, играющая чуть ли не в герцогиню, – в зависимости, в некоторой зависимости от проходимца в болгарской форме?
В третьем часу вернулась из Царского мадам Альфонсин. Шариком в бархатном платье вкатилась в контору.
– Я так усталь, так усталь! Ах, где я был! Какой сюксе имель мадам Карнац! Но что с вами, мадемуазель Забугин? Ви болен? By зет маляд? На вас такой лицо…
– Да, мадам Карнац, у меня болит голова, – ответила Вера.
Ответила вполне искренне. У нее действительно шумело все в голове, шумело каким-то гордиевым узлом нахлынувших, друг друга теснящих мыслей.
– В таком слючай я вас отпускай. Ви может дома отдихать. Я сама займусь на контора… Никто не звонил? Мадам Лихолетьев не звонил?
– Нет.
– Синьор Антонелли не приставал к вам?
– Как он смеет! – гордо вспыхнула Вера.
– О, я знай, ви очинь самолюбиви баришня. Ви очинь самолюбиви! Настоящи анфан де бон мезон. Смотрите на ваше лицо… Ви нездорови… Можете уходить.
Веру не надо было упрашивать. Нечем дышать здесь. Нечем! Ее тянет прочь отсюда, на воздух.
И вот она очутилась на Невском, подхваченная шумной толпой. Ее удивило самодовольное равнодушие этого людского потока. Никто из них не знает того, что знает она, Вера Забугина… Если б они знали! И таково уже свойство человеческой натуры, – ей казалось странным, что все они, все не думают заодно вместе с ней. Когда подростком она ехала вместе с отцом в театр в карете, она не понимала, как в это время будничные люди самым прозаическим образом слоняются пешком вдоль скучных, никому не интересных улиц!
– Куда пойти, кому сказать, кого предупредить обо всем этом? Дима! Зачем его нет? Зачем он далеко, там, а не с ней? Он все знает, все умеет. Она же сама – как впотьмах.
А время уходит, бежит. В четыре часа Шацкий будет у Лихолетьевой, и они сговорятся.
Отыскать Корещенко? Где его найдешь? И, кажется, его мастерская далеко за городом. А между тем надо спешить, так надо спешить, и на дорогом счету каждая минута!
Девушка лихорадочно торопилась. Так и прыгали, мелькая, фамилии. Перебирала всех своих «бывших» знакомых. Бывших, потому что она растеряла людей, которые посещали их дом, когда жив был отец.
Вспомнила корректного пожилого человека. Он всегда благоухал какими-то особенными духами. В учтивой улыбке блестели белые ровные зубы, и трудно было сказать, свои ли это собственные или вставные. Барон Хеллер… – Вера пойдет к нему и… там будет виднее… Он сделает все зависящее от него.
Забугина в первом попавшемся магазине заглянула в телефонную книгу, позвонила.
– Квартира барона Хеллера. Кто изволит спрашивать? – Ясный и четкий голос отлично вышколенного слуги.
– Вера Клавдиевна Забугина… Христиан Леопольдович дома?
– Никак нет, господин барон у себя на занятиях, но только они будут через двадцать минут.
– Скажите, что я приеду через полчаса… по очень важному делу…
Барон встретил девушку с вежливым недоумением. Признаться, она ожидала несколько иной встречи. Хеллер часто бывал у них и, по крайней мере, дважды в неделю обедал. Старый холостяк, он не держал своего стола, обедая и завтракая у знакомых. Барон, хотя и обладавший крупными средствами, был скуповат. Кроме того, берег свой желудок.
В кабинете барон предложил Вере Клавдиевне сесть. Не дождавшись, пока она сядет, опустился у письменного стола в кожаное с круглой спинкой кресло.
– Как живете? Как ваши дела? – И не слыша ответа: – У вас какое-то очень важное дело ко мне?