— А что выпомните? — бросила она в ответ. — Говорите, я вам снилась, а не было ли в тех снах воды и мыла? Или страстного купания? Потому что я занималась именно этим, ухаживала за вами.
Раздражаясь, Ян потер ладонью затылок.
— Вы не улавливаете сути. Кроме купания, меня либо насиловали с некой гнусной целью, либо соблазняли по неясной мне причине. Так который из двух вариантов?
— О вас заботились.
— От простой заботы дети не рождаются, Виола.
— Это не ваш ребенок, — низким, угрожающим голосом отрезала она.
Теряя остатки терпения, Ян медленно пересек комнату и остановился рядом с Виолой, отметив, какой потрепанный у нее вид: по щекам гулял лихорадочный румянец, глаза горели, мятое вечернее платье было забрызгано хересом, а волосы, когда-то идеально зачесанные, хоть и держались еще на шпильках, совершенно спутались. Она взирала на него настолько отважно, насколько это вообще было возможно в ее проигрышной ситуации, и внезапное желание поцеловать ее, испробовать другую тактику и губами сорвать с ее губ правду, стало почти непреодолимым. И все же полная беспомощность, в которую повергала его Виола своими постоянными отрицаниями и увиливаниями, приводила его в бешенство. Она вызывала у него престранное сочетание эмоций, из которых не всякая была отрицательной, но каждая острой.
— Быть может, я недостаточно ясно выразился, Виола, — пробормотал он голосом с хрипотцой. — Мои сны о темнице могут быть мрачными, эротическими и путаными, но не сомневайтесь: вы были их частью. Я помню ваше скрытое тенью лицо рядом со своим, ваш тихий голос в ушах, ваше горячее тело…
— Ваши сны беспорядочны, Ян, — оборвала его Виола, нервно переминаясь с ноги на ногу. — Мы с Дейзи тогда были очень похожи, и я уверена, вы с трудом различали нас в темноте, в вашем-то состоянии. Вы не знаете, чтовы помните.
Попалась, с удовлетворением подумал Ян: этими словами Виола сама себе противоречила.
— Значит, теперь вы утверждаете, что женщина на картине, которую вы продали вчера, это ваша сестра?
Эта мысль явно ее обескуражила. Она распахнула глаза и облизала губы от смущения, которого не сумела бы скрыть, даже если бы попыталась.
— Этот… этот портрет…
— Нарисован с вас, и вы это знаете, — закончил за нее герцог, внезапно почувствовав себя ужасно умным и гораздо тверже уверенным в том, что одна лишь Виола оставила такой неизгладимый след в его памяти. — Вы уже заявляли, что ваши сестры меня не домогались. Если это правда, значит, именно выкасались меня интимным образом. Значит, мои сны — это воспоминания о вашихгрудях на моей груди, о вашихгорячих, ласкающих руках на моем теле…
— Нет…
— Это выменя возбуждали, гладили, лежали рядом…
— Прекратите, — съежившись, воскликнула она. — Это отвратительно.
— Это отвратительно только в том случае, если меня принуждали.
Виола уперлась ему ладонью в грудь, пытаясь оттолкнуть. Ян быстро схватил ее за запястье, свободной рукой обвил за талию и рывком притянул к себе.
— Каждый раз, когда мы вместе, я вспоминаю все больше и больше, — продолжил он огрубевшим от переизбытка эмоций голосом, когда раскрасневшееся, изумленное лицо Виолы оказалось всего в нескольких дюймах от его лица. — И, несмотря на мягкость и теплоту, несмотря на влечение к вам и сумятицу, которая продолжает царить в моих путаных снах, при мысли, что меня могли ласкать и доводить до кульминации с неким низменным расчетом, мне становится тошно…
— Перестаньте, Ян! — прошептала она, зажмурив глаза и стиснув зубы.
Ян встряхнул ее, ощущая неутолимую потребность подтолкнуть ее к признанию.
— Меня изводитмысль, что ради какой-то эгоистичной цели меня могли держать в плену и дразнить, а потом пускать вас на меня, чтобы вы прыгали на мне до тех пор, пока я не оставлю в вас свое семя.
Слезы заблестели на ее ресницах, и она яростно замотала головой.
— Я был у вас в руках, Виола, — резко, нетерпеливо выдохнул Ян, — и вы зачали моего ребенка. Я видел его портрет, я знаю, откуда берутся дети, и теперь я хочу услышать, зачемвы это сделали. Мне нужно знать, как это случилось.
— Нет… — с болью прошептала Виола, — Оставьте это, Ян. Пожалуйста, оставьте. Отпустите и оставьте меня в покое. Я никогда больше вас не побеспокою. Клянусь жизнью сына.
Необоримое желание Виолы скрыть правду одновременно возмущало и терзало Яна. Она будоражила его сильнее, чем могло уложиться у него в сознании, несравненно сильнее любой другой женщины. Он крепко держал ее, ощущал жар ее тела, мягкость ее стиснутых грудей и злился на себя за то, что даже сейчас ее хочет. У него были все мыслимые причины презирать эту женщину, но самой сильной эмоцией, самым мощным порывом в эту минуту было показать ей, в какой агонии он живет, дать ей испытать это на себе.
— Посмотрите на меня, — сказал он сдавленным, срывающимся голосом.
Виола замерла на несколько секунд. Потом подняла ресницы, и Ян увидел полные слез глаза, излучавшие не только тревогу и горе, но и отчаянный вызов. В этот миг он понял, что одними мольбами ее не сломить. Чтобы добиться правды, ему придется прибегнуть к исключительным мерам.
— Пожалуйста… — прошептала она. — Ян…
Очень медленно, четко и решительно он прошептал:
— Я никогда этого не оставлю…
В следующий миг, вопреки тому, чего хотела и ждала Виола, вопреки тому, по чему так отчаянно изнывало его собственное тело, вместо того чтобы завладеть ее губами в жгучем поцелуе, подхватить ее на руки и отнести на койку, Ян резко отпустил ее и шагнул назад.
Виола зашаталась на слабых ногах, чуть не упала на пол, но обеими руками схватилась за полку у печи и выровнялась.
— Что… — Она глотнула, растерянно оглядываясь по сторонам. — Зачем вы это сделали?
Ян очень глубоко вдохнул, пережидая, пока сердце перестанет колотиться, а распаленные нервы остынут. Наконец, голосом, полным иронии, он ответил:
— Думали, вас изнасилуют?
Виола заморгала, выпрямилась и провела ладонями по талии мятого платья.
— Я не думала, что меня упустят, ваша светлость.
Угол его рта слегка приподнялся.
— А я не думал, что со мной будут и дальше играть в кошки-мышки, после того как я открылся вам.
Облако раскаяния набежало на черты Виолы, но тут же исчезло, сменившись упрямством и даже гневом.
— Это вам так кажется. Я считала, что говорю вполне откровенно.
Ян не мог поверить, что она это сказала, да и сказанному ни капли не верил. Мрачным, угрожающим тоном он пробормотал:
— Если у вас такие понятия об откровенности, Виола, тогда вам явно нужно больше времени, чтобы подумать о своих воспоминаниях.
Этими словами он определенно поставил Виолу в тупик. Ее лоб пошел глубокими складками, на верхней губе выступил пот; она смерила его взглядом.
— Что вы хотите сказать?
Ян запустил в волосы пальцы обеих рук, потом слабо улыбнулся Виоле.
— Вам нужно еще какое-то время побыть одной, Виола. Подумать, зачем я привез вас сюда…
— Мы отличнознаем, зачем вы меня сюда привезли, ваша светлость, но в тот самый миг, когда вам как будто захотелось заключить меня в… — она махнула в его сторону, — …страстные… объятия, вы вдруг… вы… вы…
Виоле не хотелось говорить, что Ян удивил ее своим бездействием, тогда как она ждала, почти молила о решительном штурме, а у герцога не было желания объясняться. Вместо этого Ян скрестил на груди руки и сверлил Виолу взглядом до тех пор, пока неловкость не стала для нее невыносимой. Она густо покраснела, замялась и, в конце концов, потушила глаза.
Вздохнув, Ян отошел от Виолы и направился к сумке, которую принес ей из дома.