Пруденс подумала, что не стоит ей сразу обо всем рассказывать, не получив предварительного обещания ничего не печатать без разрешения Хейли. Ведь не исключено, что ее Эллиот просто уволит, а статью возьмет и опубликует. Всегда найдется писака, способный превратить в очерк ею сказанное. Конечно, она думала, что Тромбли никогда на такое не пойдет, и все-таки лучше себя обезопасить.
— Эллиот, тут возникла одна проблема. Поэтому я и звоню. Мне пришлось заключить договор с Джоан Монтгомери.
— Я уже слышал.
— Что?
— Она приходила и сказала все, что думает о нашей журналистской этике, затем передала ваш разговор, — сообщил Эллиот отнюдь не радостным тоном. — Прежде чем с кем-то договариваться, ты обязана была поставить меня в известность.
— Я знаю! — поторопилась она подтвердить, в панике от того, что обе работы вдруг оказались на волоске. — Но вы должны признать, что в этом есть справедливость. Неэтично объявлять всему миру, где скрывается Монтгомери, если он сам этого не хочет.
Тромбли так тяжело вздохнул, что Пруденс услышала это через океан.
— Девочка, я был журналистом еще до того, как ты родилась, и подобные решения мне приходилось принимать каждый день. — Эллиот помолчал, должно быть ожидая ее реакции, но так как она молчала, продолжил: — Но ты права. Если не получишь разрешения Хейли, печатать не будем. Это суровое нарушение этики. В противном случае Монтгомери будет вправе обратиться в суд. Но, Пруденс… — произнес он и опять сделал паузу. — В следующий раз, когда надумаешь заключать сделку, предварительно сообщи. Думать и принимать независимые решения ты должна сама, но не за меня. И еще одно… — Он вновь умолк.
— Я внимательно слушаю, — напомнила о себе девушка.
— Если бы я не согласился с тобой и сказал, что напечатаю статью без разрешения Хейли, ты бы стала ее писать?
Пруденс поколебалась, но все-таки решила хоть на сей раз сказать правду:
— Нет.
— Но я уволил бы тебя…
— Знаю.
— Значит, нам обоим повезло, — с облегчением заключил Тромбли. — Жду от тебя звонка!
— Хорошо. А вы, пожалуйста, задержите Джоан Монтгомери в Нью-Йорке немного дольше.
— Попробую.
Пруденс быстро рассказала издателю все, что узнала о Хейли, и, вешая трубку, поняла, что они остались друзьями.
Но когда обернулась, счастливое настроение как рукой сняло — в двух метрах от нее с сумкой продуктов в руках стояла Бренда. Пруденс побледнела: "О Господи!"
— Так кто вы? — зло спросила Бренда.
— Не могу ли я все объяснить за чашкой чая? — вежливо улыбаясь, предложила незадачливая обманщица.
Бренда гордо подняла подбородок, холодно глядя на нее.
— Пауль дома с Венди, но должен отправиться на пастбище, мы сможем поговорить у нас. — И, не говоря ни слова, пошла вперед.
За столом Пруденс все рассказала Бренде.
— Хейли никогда не позволит напечатать вам статью, — с абсолютной уверенностью заявила та, выслушав ее до конца. — И на вашем месте, Пруденс, я бы никому ничего не сказала, а первым же рейсом улетела обратно в Нью-Йорк. Избавили бы себя, да и многих от неприятностей. А там скажите вашему редактору, что Хейли не разрешил ничего печатать. Так оно и будет на самом деле.
— Не могу этого сделать, — тихо возразила Пруденс. — Я должна поступить так, как обещала Джоан Монтгомери, кроме того, обязана выполнить задание редакции.
— А кто такая Джоан, чтобы заключать сделки за своего бывшего мужа?
Пруденс не ответила. Да и вряд ли Бренда ждала ответа. Фраза прозвучала скорее с восклицательным, нежели с вопросительным знаком. Но убедить Бренду все же попробовала:
— У меня еще есть две недели — теперь уже чуть меньше. Как только появится подходящий момент, расскажу обо всем Хейли и сразу же уеду. Конечно, если теперь вы раньше не расскажете Колину и Хейли.
— Я не могу лгать из-за вас.
— Я не прошу вас лгать, — настаивала на своем Пруденс, пытаясь говорить спокойно. — Только прошу ничего не говорить.
Бренда поставила кружку.
— А если Колин спросит?
— Не спросит! А если спросит — поступайте так, как велит вам совесть. Сейчас я прошу вас не идти сразу же в замок и не оповещать всех, что секретарша Пруденс Эдвардс на самом деле репортер известного американского журнала.
— Не буду.
Пруденс виновато кивнула.
Как раз в это время в дверь постучали, и, не дожидаясь приглашения, в дом вошел Колин.
— Кое-кто вас видел! И знал, куда вы пошли, — весело сообщил он.
Пруденс испугалась, что ее выдаст бледность, если, конечно, этого не сделает Бренда.
— Рада тебя видеть, Колин! — поднимаясь, приветствовала хозяйка дома. — Принести тебе чашечку чая?
— Нет, спасибо. Я шел домой и подумал, может быть, Пруденс захочет составить мне компанию? — Он посмотрел на нее. — Так как?
— О-о, — приходя в себя, произнесла она. — Конечно!
Бренда, облокотившись на стол, смотрела, как Пруденс поднимается.
— Мы очень интересно побеседовали, — улыбнулась она. — Пруденс рассказала мне о своей жизни в Нью-Йорке. И я подумала, что неплохо было бы прокатиться туда.
Пруденс надеялась, что Колин не заметил, какое облегчение она почувствовала от этих слов. Это бы дало ему пищу для новых подозрений.
Они попрощались, Колин вышел первым.
Уже в машине, по дороге к замку, он посмотрел на Пруденс и спросил:
— Кому вы звонили на этот раз?
— Что? О, вы имеете в виду по телефону? Откуда вы знаете?
— Один человек сказал мне, что видел вас вместе с Брендой.
Пруденс не могла понять, знает он что-нибудь или нет.
— Ну, мне стало одиноко, вот я и решила позвонить Тони.
— Намеревались сбежать в Нью-Йорк?
— Нет, конечно!
В салоне воцарилась тишина. Пруденс смотрела, как за окнами проносится местность. "Когда идешь пешком, все воспринимается совсем по-другому", — подумала она, стараясь отвлечься.
Наконец Колин заговорил:
— Сегодня вечером я еду в Эдинбург. И не вернусь до субботнего вечера или даже до воскресенья.
Пруденс понимала, что это должно принести ей облегчение. Он не будет отвлекать ее внимание, усугубляя вину, задавая вопрос за вопросом. Однако вместо этого ей стало тоскливо. Ему она просто сказала:
— О-о!
— На фестиваль, — добавил он.
— Надеюсь, вы хорошо проведете время.
— Труппа Моники танцует в четверг вечером, — оповестил Колин. — Я обещал приехать посмотреть.
— Нельзя нарушать обещания.
— Отец не отпустит вас, — продолжал он, игнорируя ее замечания.
Она удивленно посмотрела на него. Колин усмехнулся:
— Я спросил его, но он так увлечен работой, что не терпит никаких вмешательств. Похоже, снова обрел творческий настрой. Вы печатаете его первую за десять лет книгу. Я был бы рад, если бы вы составили мне компанию, но не могу не сказать, что огорчился из-за отказа отца.
— Понимаю, — кивнула Пруденс.
Он на секунду повернулся к ней, широко улыбаясь.
— Но вы будете скучать без меня.
Она густо покраснела, а Колин рассмеялся. И вдруг оповестил:
— Знаете, я звонил Арнольду Тромбли.
Она закашлялась:
— Что вы говорите?
— Связался с вашим бывшим работодателем, — как ни в чем не бывало, повторил Колин. — Я же говорил вам, Пруденс: как бы сильно вы мне ни нравились, все равно меня терзают подозрения. Странно, знаете ли, удовлетворительные отметки вдруг ни с того ни с сего оборачиваются отличными. Арнольд весьма удивился моему звонку.
— Еще бы! А вы бы не удивились? — спросила Пруденс, представив себе реакцию Эллиота, когда тот поднял трубку и услышал голос Монтгомери из Шотландии.
— Вероятно! Ведь я задал ему кучу вопросов. Он сказал, что вы у него первая секретарша, которая слушает курс "Юмор в американской прозе", тем не менее, отрекомендовал вас наилучшим образом. А когда я спросил, почему же он вас уволил, вместо того чтобы предоставить отпуск за свой счет, не дал вразумительного ответа. Вообще, мне показалось, что он не очень-то был рад со мной общаться. Может, в обиде, что я переманил вас?