В этот момент появилась Моника. На ней было ярко-красное шелковое платье с оранжевыми и желтыми цветами, расчесанные, поблескивающие пышные волосы схвачены сзади простой резинкой.
— Ну, как я выгляжу? — спросила она.
— Как всегда ошеломляюще, сама знаешь! — ответил Колин. — Так у кого какие будут предложения насчет ленча? Можно пойти в паб или кафе на Роуз-стрит или посетить туристские места отдыха на Принсес-стрит. А можно довольствоваться чаем и ячменными лепешками в ресторане напротив. Вы гостья, Пруденс, вам и решать.
— Ха! — воскликнула Моника. — А я что, не гостья?
— Гости не оставляют грязную посуду в мойке и не разбрасывают нижнее белье по всей комнате, — проворчал Колин. — Ну, так как, Пруденс?
— Давайте останемся на Роуз-стрит, — сказала она, неожиданно почувствовав, что нервничает.
— Я думал, вам хотелось бы осмотреть достопримечательности Эдинбурга? — неожиданно поинтересовался он.
Пруденс кивнула.
— Конечно! И желательно до моего отъезда из Шотландии.
— По-моему, я вас ничем не обидел, — спокойно заметил Колин и повернулся к Монике. — Вообще-то тебе следовало бы остаться и вымыть посуду.
Моника состроила гримасу, Колин рассмеялся и пошел между женщинами к двери.
Яркое солнце неплохо пригревало, но температура воздуха была на несколько градусов ниже, чем в Нью-Йорке. "Интересно, в замке у Хейли будет такая же приятная свежесть?" — подумала Пруденс. Если так, то она неплохо проведет лето, получая при этом двойную зарплату. Мысль была приятная, ее хотелось подольше сохранить.
— Вы хорошо знаете Хейли Монтгомери? — спросила она у Моники, когда на улице они оказались немного позади Колина.
— О, я знаю его очень давно! — ответила та. — Но с тех пор, как он стал…
Она подыскивала подходящее слово, и Пруденс подсказала:
— Затворником.
— Вот именно! Тогда я попыталась убедить Колина и его сестру…
— У Колина есть сестра? — прервала ее Пруденс.
— Да, Джульета. Но она не так заботится об отце, как Колин. О, он ограждает его от всего на свете!
Колин оглянулся через плечо.
— О чем вы там секретничаете? Моника ответила по-французски, и он рассмеялся.
— Что вы ему сказали? — спросила Пруденс.
Танцовщица улыбнулась. Пруденс при этом отметила, что Моника по-своему очень красива. Во всяком случае, точно знает, как одеваться и как улыбаться, чтобы подчеркнуть привлекательные черты.
— Я сказала ему, что мы обсуждаем его фигуру.
Пруденс почувствовала, как кровь прилила к щекам.
— Ага… Так в чем же вам пришлось убеждать Колина и Джульету?
— Я дала слово никогда не упоминать имени их отца, не делать снимков, не говорить представителям прессы или кому бы то ни было о том, что его видела. Целая история!
— И что же, он никогда не покидает своего замка? — поинтересовалась Пруденс, еще раз напоминая себе, что она приехала сюда, чтобы написать о нем статью для одного из самых престижных литературных журналов Америки.
— Почему же? Иногда покидает. Прошлым летом приезжал на фестиваль.
Любопытно! "Интересно, что скажет на это Эллиот Тромбли?" Пруденс помнила, что на прошлогодний Эдинбургский фестивать он посылал корреспондента. А тот, выходит, ничего не увидел и не услышал о Хейли Монтгомери?
Они пришли в паб без названия, с большими решетчатыми окнами, расположенными около самой земли, гигантской старинной стойкой и двумя маленькими круглыми столиками. Устроились за стойкой. Колин сел между женщинами и сообщил Пруденс, что здесь подают лучшую в Шотландии баранину с отличным соусом карри. Она тут же заказала ее и бокал шабли. Бармен пробурчал, что бутылка шабли где-то в подвале. Колин попросил себе баранину и пиво. Моника — перье с долькой лимона.
— На Роуз-стрит всегда болтаются люди богемы, — сказал Колин. — Особенно хорошо тут зимой. Походишь из паба в паб, со всеми повстречаешься, обо всем наговоришься… Хотя в Эдинбурге иногда бывает очень тоскливо, особенно если тебе нечем заняться и нет серьезной причины тут торчать. Зимой не очень холодно, но ужасно сыро, солнце редко показывается. В лучшем случае, часа на четыре…
— Мне не терпится увидеть все собственными глазами! — поддержала разговор Пруденс.
— Может, вам повезет. Отец намекал, что неплохо было бы на зиму куда-нибудь переехать. — Он усмехнулся. — Хорошо бы на юг Франции!
Пруденс пожалела, что у нее нет возможности вести запись. Придется теперь вечерами припоминать, кто что сказал.
— Значит, он все зимы проводит тоже здесь?
— Да. Наблюдал неутешность и одиночество отдельных индивидуумов.
Принесли пиво для Колина и перье для Моники. Шабли, как сообщил бармен, где-то искали.
— Отец не самый беспокойный человек, каких вам, вероятно, приходилось встречать, — продолжил Колин, потягивая пиво.
— Из его книг этого не поймешь, — вставила Пруденс.
— Пруденс Эдвардс, секретарь, который любит читать, — пояснил он Монике и, опять повернувшись к Пруденс, засмеялся. — Потрясающе! Достаточно сказать, как вы красивы, и вы уже краснеете… Когда отец писал, он был счастливее… Моника, это не похоже на дольку лимона.
— И на перье тоже! Все засмеялись.
Вскоре принесли шабли и баранину для Пруденс. Розовое вино было замечательным, баранина — горячей и острой. Пруденс с жадностью набросилась на еду. Между тем, Моника съела, по крайней мере, половину блюда Колина, отнимая у него по кусочку.
— А еще говорит, что не ела ленч десять лет! — ехидно заметил он.
Колин расплатился за всех, и они вышли на Роуз-стрит.
— Дойдешь с нами до Шарлот-сквэа? — спросил он Монику. — Я там оставил машину.
— Так вы уже уезжаете? — разочарованно произнесла Моника. — Жаль. Ладно, прогуляюсь с вами. Я репетировала все утро, теперь нужно отвлечься.
Пруденс отложила все вопросы о Хейли на потом и вскоре совсем забыла о своем задании, с интересом оглядываясь по сторонам. Колин объяснил, что Шарлот-сквэа как бы завершает череду маленьких и компактных городских кварталов — прекрасных образчиков архитектуры и городской планировки восемнадцатого столетия, протянувшихся между Принсес-стрит-гарден и Куин-стрит-гарден.
— Район нового Эдинбурга во всей своей красе, — добавил он, когда они уже подходили к автомобилю.
Пруденс могла бы обойти весь город пешком, поэтому с сожалением наблюдала, как он отпирает машину.
— Значит так, посуду желательно вымыть до моего возвращения, — обратился Колин к Монике. — И вообще не забывай беспрестанно повторять слова благодарности за то, что я позволил тебе жить в моем доме. Иначе тебе придется платить за отель.
Моника пробурчала что-то по-французски, повернулась и пошла прочь вниз по улице.
— Не проси его переводить то, что я сказала! — через плечо бросила она Пруденс. — Еще будешь думать обо мне плохо!
— Приятно было встретиться! — крикнула ей девушка. — Может, доведется еще свидеться.
— Приходи на мои выступления, — пригласила Моника и пересекла улицу.
Колин открыл машину.
— А разве организаторы фестиваля не обеспечивают артистов номерами в отеле? — поинтересовалась она.
— Конечно! Но ей больше нравится жить у меня, — ответил он. — Моника особенная, к тому же давний друг нашей семьи.
Пруденс влезла на сиденье, сердясь на себя. Надо же было задать такой идиотский вопрос! Очевидно же, что Моника предпочитает квартиру Колина.
— Какая же я полная дура! — пробормотала она себе под нос.
Садясь за руль, Колин спросил:
— Что вы сказали?
Ей пришла мысль немедленно выяснить, любовники ли они с Моникой, но это, несомненно, было бы еще большим идиотизмом. Такие вещи надо видеть и чувствовать.
— Так, ничего, — ответила сухо. — Поехали?
Он усмехнулся.
— Поехали!
Пруденс кивнула, стараясь не обращать внимания на его очаровательную улыбку.