Глава 9
Канн, воскресенье, 25 декабря.
Светит солнце, люди без пальто прогуливаются по
Круазетт, пальмы которой вырисовываются на фоне фиолетовой голубизны Эстереля [8] и синевы моря, где маленькие белые лодки кажутся словно подвешенными в небе.
Я настоял, чтобы моя жена вышла в город с Жеральдиной Филипс, своей подругой, с которой она не виделась много лет и встретилась в день нашего приезда в холле «Карлтона». Их знакомство началось еще до меня, и, столкнувшись, они бросились друг другу на шею.
Постараюсь изложить все по порядку, хоть это и кажется мне бесполезным. Передо мной лежит календарь, но я не нуждаюсь в нем – и без него не запутаюсь в воспоминаниях. Страницы, на которых я пишу, иного формата, нежели раньше, потому что пользуюсь гостиничной бумагой.
Когда я перечитал то, что написал у себя в кабинете утром в понедельник 19 декабря, мне показалось, что это происходило в другом мире или, во всяком случае, очень давно; мне надо сделать над собой усилие, чтобы поверить, что Рождество, которое я встречаю, – это тот самый праздник, за подготовкой к которому мы с Иветтой наблюдали на улицах Парижа в воскресенье.
В понедельник утром я послал ей цветы, позаботившись на этот раз, чтобы они попали к ней, и когда в полдень забежал ее поцеловать, увидел, что она понастоящему растрогана. Я никогда не дарил ей цветов – все недосуг было о них подумать, – если не считать случайных букетиков в кафе или на террасе, причем почти всегда это были фиалки.
– Ты со мной обращаешься как с настоящей дамой, – восхитилась она. Посмотри, какие они красивые!
Вторую половину дня провел во Дворце. Я обещал Вивиане вернуться пораньше, потому что этим вечером у нас дома должно было состояться то, что мы именуем «обедом старшины сословия», – обед, ежегодно даваемый нами всем старым хрычам из адвокатуры.
Возвращаясь на Орлеанскую набережную, я намеревался пробыть на торжестве всего несколько минут. Случилось так, что, пересекая мостик, связывающий острова Сите и Сен-Луи, я бросил взгляд на окна нашей с Иветтой квартиры, что обычно мне несвойственно Они отсвечивали розовым, и помню, как отметил про себя, что это создает впечатление уютного, теплого гнездышка, местечка, где хорошо жить вдвоем. Молодые пары, гуляющие по набережным и двигающиеся как бы боком, потому что парень и девушка держат друг друга за талию, наверняка поглядывают подчас на наши окна и вздыхают:
– Попозже, когда мы...
Своим ключом мне воспользоваться не пришлось – узнав мои шаги на лестнице, Жанина распахнула дверь, и я понял: что-то стряслось.
– Она заболела?
Следуя за мной через прихожую, Жанина спросила:
– Вы ее не видели?
– Нет. Она ушла в город?
Жанина заколебалась, не зная, как ей держаться.
– Около трех.
– Не сказала, куда идет?
– Ответила только, что хочет пройтись.
Было половина восьмого. С тех пор как Иветта переехала на Орлеанскую набережную, она никогда не возвращалась так поздно.
– Может, пошла за покупками? – продолжала Жанина.
– Она говорила об этом?
– Не то чтобы определенно, но рассказала мне, что видела вчера в витринах. Не сомневаюсь, она вернется с минуты на минуту.
Я понял: Жанина в это не верит. Я тоже не поверил.
– Мысль о прогулке пришла ей внезапно?
– Да.
– Ей никто не звонил?
– Нет. Телефон вообще весь день молчал.
– Как она выглядела?
Этого Жанина не скажет мне из боязни выдать Иветту.
– Дать вам чего-нибудь выпить?
– Нет.
Я рухнул в одно из кресел гостиной, но ненадолго – мне не сиделось на месте.
– Мне остаться или уйти?
– Она не говорила о Мазетти?
– Нет.
– Ни разу?
– Уже давно.
– Вспоминала о нем с сожалением?
Жанина ответила «нет», но я почувствовал, что она не совсем правдива.
– Да не ломайте вы себе голову, мсье. Она скоро вернется.
В восемь Иветта не вернулась, в половине девятого тоже, и когда зазвонил телефон, я ринулся к аппарату. Говорила Вивиана.
– Ты забыл, что у нас обедают четырнадцать человек.
– Меня не будет.
– Что ты сказал?
– Что меня на обеде не будет.
– Что-нибудь случилось?
– Ничего.
Я просто не в силах идти переодеваться к обеду со старшиной сословия, коллегами и их женами.
– Неприятности?
– Нет.
– Не скажешь, в чем дело?
– Нет. Извинись за меня. Придумай что угодно и передай всем, что я, вероятно, появлюсь, но позже вечером.
Я перебрал в уме множество вариантов-с Иветтой ведь все возможно, вплоть до того, что она находится сейчас в доме свиданий с каким-нибудь мужчиной, которого в полдень еще не знала. Такое случалось с ней в эпоху улицы Понтье. Правда, в последнее время она вела себя по-другому, казалась совсем иной, но такие метаморфозы долго не длятся.
Не того же ли мнения и Жанина? Она пытается меня развлечь, но это ей плохо удается. В конце концов она убеждает меня выпить виски, и правильно делает.
– Не надо на нее сердиться.
– А я и не сержусь.
– Это не ее вина.
Жанина тоже думает о Мазетти. Иветта никогда его не забывала. И даже если на некоторое время он утратил всякий интерес в ее глазах, разве не может быть, что с приближением праздников на нее повеяло воспоминаниями?
Совершенно невероятно, чтобы мы встретили его вчера в воскресной толпе и Иветта мне об этом не сказала. Но мы сталкивались с сотнями других пар, других мужчин, кто-нибудь оказался похож на него, и этого оказалось довольно.
Ничего я не знаю. Только теряюсь в догадках.
Толчком могло послужить что угодно, вплоть до ее беременности. Не об этом ли побежала она сообщать на набережную Жавель?
Мы с Жаниной оба вздрагиваем всякий раз, когда слышим шаги на лестнице. Но к нам на этаж никто не направляется, и никогда еще мы не различали так четко, как сегодня, каждый звук в доме.
– Почему бы вам не пойти на ваш обед?
– Исключено.
– Это бы вас отвлекло. Здесь вы совсем изведетесь.
Около десяти звонит моя жена.
– Все в гостиной. Я на минутку выскочила. Сказал бы ты лучше мне правду.
– Правды-то я и не знаю.
– Она заболела?
– Нет.
– Уличное происшествие?
– Неизвестно.
– Ты хочешь сказать, что она исчезла?
Молчание. Потом Вивиана, еле шевеля губами, роняет:
– Надеюсь, ничего серьезного.
Одиннадцать часов. Жанина безуспешно пыталась покормить меня. Я не смог есть. Выпил немного спиртного, сколько стопок – не считал. Не решаюсь позвонить в полицию – боюсь привести в движение всю машину, тогда как все может разрешиться само по себе.
– Она никогда не называла его адреса?
– Мазетти? Нет. Знаю только, что это в районе набережной Жавель.
– Названия гостиницы тоже не знаете?
– Нет.
У меня появляется желание отправиться на розыски гостиницы, где живет Мазетти, но я сознаю неосуществимость своей затеи. Мне знаком этот квартал, и начни я ходить от меблирашки к меблирашке да задавать вопросы, на них даже не ответят.
В десять минут первого снова звонит Вивиана, и я сержусь на нее за то, что своими звонками она каждый раз вселяет в меня напрасную надежду.
– Ничего?
– Ничего.
– Гости уехали.
Я вешаю трубку и внезапно хватаю пальто и шляпу.
– Куда вы?
– Убедиться, что с ней ничего не случилось.
Мой личный визит в полицию-это не то, что звонок туда. Пересекаю паперть Нотр-Дам, обхожу собор сзади и проникаю во двор префектуры полиции, где освещено всего несколько окон. Пустынные коридоры, где разносятся мои шаги, хорошо мне знакомы. Два человека, с которыми я разминулся, оборачиваются мне вслед, распахиваю двери дежурной части, и чей-то голос весело бросает:
– Глядите-ка! К нам пожаловал мэтр Гобийо. Значит, где-то совершается преступление.
Это инспектор Гризе, мой давний знакомец. Он пожимает мне руку. Гризе и с ним еще двое дежурят в просторном помещении с телефонным коммутатором на много сотен гнезд и планом Парижа во всю стену, на котором то и дело загорается лампочка.