— Не все одно, где им лежать?
— Вы хотели украсть плахи! — заявила обмерщица. — И вам придется ответить… И вот человека подвели, — кивнула она на возчика. (Из конторки на шум вышли хозяева тележек и охранники.) — Штрафовать будем. Пройдите… Дядя Илья, составьте акт.
— Вы не имеете права! — закричала Поршенникова. — Я советская гражданка! Советская власть не на то дадена, чтоб простых людей штрафовать…
Ее провели в конторку. Обмерщица вздохнула облегченно и сказала:
— Вот ведь какие паразиты есть, а! И еще советскую власть упоминает, чтоб у нее язык отсох. Ей ли о советской власти говорить?
— Ладно, подружка, успокойся, — сказал шофер. — Обмерь-ка меня.
— Как же «ладно», когда я вас всех теперь подозреваю.
— А коли подозреваешь, так проверяй подряд.
Ворча, обмерщица быстро обошла всех, осмотрела тележки. Перед ребятами она остановилась.
— Не многовато ли наложили?
— Нет, — сказал Юрка.
— Смотрите, надорветесь… А может, под рейками-то припрятали что-нибудь, а? — спросила она вдруг.
У Валерки подсеклись ноги. Но Юрка храбро ответил:
— Что вы!
— То-то. Идите оплачивайте.
Когда лесозаводской двор остался позади, Валерка проговорил:
— Ну, чтоб я еще раз с тобой поехал! Чтоб еще раз!..
— Это из-за Поршенничихи, — оправдывался Юрка. — Если б не она, ничего бы не случилось. Черт ее поднес со своими досками. Воровка!
— А мы что, не воры?
— Мы? Мы досточки маленькие взяли, а там — плахи. Досточки по сравнению с плахами это ноль без палочки. Плахи стоят тридцать рублей куб, а досточки — пустяк.
— Дело не в деньгах. — Валерка поморщился.
— А в чем? Если бы дело было не в деньгах, то Фомка бесплатно отдавал бы сапоги, чтобы перебираться через воду, а он платы требовал. Вот тебе и не в деньгах.
— В том случае — да, в этом — нет, — сказал настойчиво Валерка. — Стащили? Стащили!.. И нечего.
— Ну ладно. Пронесло. — Юрка вздохнул.
В нем вдруг возникло какое-то муторное чувство при мысли, что обмерщица и их могла бы раскрыть так же, как и Поршенникову, перед всеми людьми и могла бы так же показать на них пальцем и сказать: «Вы хотели украсть!..»
Юрка некоторое время молчал, проклиная Поршенникову, потом зло заметил:
— Говорят, она барышничает на базаре.
— И, по-моему, Катьку бьет, — сказал Валерка.
— Конечно, бьет. Не зря же она такая худая и учится так плохо.
За небольшим спуском перед мостом был поворот. Мальчишки ринулись под уклон и так резко повернули тележку, что она чуть не опрокинулась и не сбила девочку, которая успела прижаться к забору. Однако осью зацепило ей платье и вырвало клок у подола.
— Катька! — воскликнул испуганно Юрка, спешно притормаживая и опуская оглобельки на землю. — Ты чего под колеса суешься?
Они с Валеркой подошли к девочке.
— Разве можно под колеса соваться? А если бы мы были машиной? Лепешка бы от тебя осталась.
Катя потихоньку отслонилась от забора и оглядела порванный подол. Это была маленькая, худая девочка, с нерасчесанными волосами, которые скатались в какие-то сосульки, как на овце. Катя то и дело сдвигала их с лица. Глядя на нее, никак нельзя было подумать, что она вообще учится в школе, тем более в третьем классе, что она имеет какое-то отношение к книгам, к чистым тетрадям.
Юрка, не уважавший людей тихих и вялых, не уважал и Катьку и порой называл ее не Поршенниковой, а Паршивенькой, но теперь, чувствуя свою вину и видя порванное платье, он совсем забыл об этом отношении к ней и растерянно смотрел на девочку.
— Коленку не царапнуло?
Катя приподняла платье. Коленка не пострадала.
— Тогда еще ничего. Подол можно зашить… А ты куда топаешь?
— На лесозавод.
— Не ходи. Там твою мать сцапали — хотела плахи украсть, — быстро заговорил Юрка. — Ее штрафовать будут. Не ходи.
— Она велела, — тихо сказала девочка, совершенно не обратив внимания на Юркино сообщение.
— Дура! — разозлился Юрка. — Тебе ведь стыдно будет.
Катя не поднимала глаз.
— Смотри, Валерка! Идти хочет, позориться…
— Ну, раз мать велела, — проговорил Валерка, — пусть идет. Необязательно во двор входить, можно около подождать.
— Ну, пусть идет. Ну, иди.
Девочка посмотрела на мальчишек и медленно пошла, сперва пятясь, потом повернувшись и глядя себе под ноги.
— Тюха, — сказал Юрка негромко. Он уже опять не уважал ее, он даже сплюнул. — Как вареная какая-то.
— Ей вот за платье влетит от матери, я уж чувствую. Мы порвали, а ей влетит.