Командир батальона Прилуцкий послал парламентера с запиской: сдаться без боя, сложить оружие. Казаки прислали своего представителя для ведения переговоров и выяснения условий капитуляции. Начался обмен посланиями, нудные переговоры, длившиеся около двух часов. На самом же деле мятежники и не думали сдаваться, а просто хотели выиграть время и дождаться подкрепления из других хуторов. Вскоре на позиции приехали Щаденко, Бувин, Литвинов. Разыскав Прилуцкого и узнав, в чем дело, Щаденко пришел в негодование: опять переговоры, опять начали нянчиться с контрой! Припав к биноклю, он с минуту смотрел на станицу, а потом рывком подал бинокль Прилуцкому.
— На, смотри! Они тебя водят за нос, а сами стягивают силы.
Действительно, по дороге со стороны Михайловского и других хуторов на рысях подходили конные сотни.
— Полчаса им на размышление, — зло бросил Щаденко, — и, если будут артачиться, взять станицу штурмом.
Прошло полчаса. Гундоровская молчала. Прилуцкий скомандовал, и из орудия пыхнул дымком первый выстрел. Над высокими пирамидами тополей повисло белое текучее облачко шрапнельного разрыва. Мятежники ответили. Началась перестрелка, и вскоре разыгрался настоящий бой. Скопив значительные силы пехоты и кавалерии, белоказаки бросили их в обход В то время, когда мы отражали атаку гундоровцев, их конница переправилась через речку Больше-Каменку и вышла у хутора Больше-Каменка в тыл нашим цепям. Положение создалось критическое. Некоторые молодые, необстрелянные бойцы, узнав об окружении, бросились назад. Эту беду заметили только тогда, когда значительная часть беглецов уже вынырнула на бугре. Бросив все, с несколькими пулеметчиками мы побежали паникерам наперерез. Но у тех ноги работают быстрее: они бегут налегке, мы же тащим пулеметы. Вижу — отступающих не нагнать; тогда выкатываю пулемет на горку и, припав к прицелу, даю длинную очередь над головами. Остановились, заметались на месте, а потом камнем попадали наземь.
— Марш назад! — кричат им пулеметчики. — Иначе плохо будет.
Предупреждение подействовало. Медленно, нехотя, но все же встают, бредут назад и, присоединившись к цепям, открывают огонь по мятежникам.
Расставив пулеметы по флангам, красногвардейцы сдерживают густые цепи атакующих белоказаков и одновременно медленно отходят: надо вырваться из кольца и занять оборону на новом месте. Но противник понял наш маневр по-своему, как бегство, и стал еще яростнее атаковать, предвкушая легкую победу. Удар в лоб поддержали внезапным броском свежие силы с хутора Каменка, вышедшие нам в тыл. Пришлось залечь и открыть круговой огонь по атакующим. От нашей цепи до Каменки метров триста ровного полынного ската, все видно, как в степи. Бегущие выделяются четко. Многие казаки одеты по-домашнему, их линялые белые рубахи ярко маячат среди темных фигур. Сквозь узкую прорезь прицела вижу даже их заморенные, с раскрытыми ртами, потные лица, и мне жаль становится этих людей, обманутых богатеями.
Но долго размышлять нельзя. Вот уже кто-то нетерпеливо кричит:
— Пулеметчики, что же вы?
И запрыгало, задрожало тяжелое металлическое тело «максима», на кончике ствола заплясало бледное, с редким дымком пламя. Оно мигало часто-часто, лизало жадно верхушки сизой полыни, и по полю заметно ходили легкие волны кланяющегося от струй свинца низкорослого донника.
Атака отбита. Оставив убитых и раненых, белоказаки отхлынули. Когда мы стали подбирать их, набрели на казака, который приходил к нам парламентером. Взглянув на бескровное, искаженное от боли лицо, я вспомнил, как этот человек всего только два часа назад спустился к нам в окоп, чтобы выполнить мудреные обязанности дипломата. Его онемевшее от страха лицо, жалкая, блуждающая улыбка и трясущиеся, натруженные руки выражали растерянность и недоумение. Ему, как и полагается при дипломатических переговорах, предложили закурить. Взяв щепоть махорки, он долго вертел негнущимися пальцами цигарку, просыпая ее содержимое на колени стираных-перестиранных шаровар.
— Восстали, подняли, значит, руку на Советскую власть? — спрашивал его Прилуцкий.
— Будто так, — продолжая улыбаться, ответил он и, порывшись за пазухой, достал пакет. — Велено передать.
— Так какого же черта вам нужно?! — прочитав записку, вскипел командир. — Вы что, шутите этим?
— Так вот и я ж гутарю: какого черта... дело не шутейное...
Кто затуманил ему голову, оторвал от привычного труда, насильно всунул в мозолистые, потрескавшиеся от работы руки винтовку? Кто послал его сюда?
Теперь он лежит, обхватив руками живот, и тело его конвульсивно вздрагивает.