Выбрать главу
Не лезь ты на рожон, не забывай,Что правит никому не подотчетныйСуровый царь…Но если дальше будешь ты бросатьСуровые, язвительные речи,Услышит Зевс, хотя царит высоко,И верь, что муки прежние тебеИгрушкою покажутся…

Прометей знает цену подобной житейской мудрости. Понимает он и смысл красноречивых заверений в дружбе. Насмехаясь над Океаном, он советует ему не беспокоить себя излишними хлопотами и не рисковать понапрасну: зачем без надобности раздражать повелителя? И старый титан охотно соглашается с его доводами: лучше промолчать, чем обречь себя на бессмысленные страдания — все равно ведь Прометею не поможешь. Осторожность и терпение — вот что остается «доброму», «мудрому» Океану.

И, наконец, появляется вездесущий Гермес — лукавый искуситель. Его послал Зевс, чтобы он вырвал у Прометея страшную тайну: поверженный пленник, оказывается, не ограничивается одними проклятьями, он осмеливается еще грозить громовержцу. Он предрекает ему падение:

Пусть действует, пусть правит кратковременноКак хочет. Будет он недолго царь богов…Как гибели избегнуть, из богов никтоСказать не может Зевсу. Только я один,Я знаю, где спасенье. Так пускай царит,В руке стрелою потрясая огненной…Нет, не помогут молнии. В прах рухнет онКрушением постыдным и чудовищным.

И вот Гермес должен выведать, что же именно может угрожать Зевсу, откуда ожидать опасность. Прометей лишь приоткрывает завесу: один из будущих сыновей Зевса окажется сильнее отца. Но от кого родится этот сын? Этого Прометей говорить не собирается. Зевс действительно попал в сложное положение: ему, пылкому и увлекающемуся, надо отказаться от женской любви? Разве это возможно? Необходимо во что бы то ни стало узнать, какой возлюбленной ему опасаться.

Гермес пускает в ход все уловки: льстит, уговаривает, угрожает, но титан остается непреклонным. Он презирает холуйство вестника богов и бросает ему в лицо:

Знай хорошо, что я б не променялСвоих скорбей на рабское служенье!

Беспомощный, скованный цепями пленник продолжает бороться. В этом его сила и его трагедия. Трагедия в том, что он заранее знал, что произойдете ним. И тогда, когда похищал огонь, и тогда, когда обучал людей ремеслу и искусству, он понимал: все это — вопреки Зевсу, намеревавшемуся уничтожить человечество. Прометей с гордостью вспоминает: он дал людям грамоту, познакомил их с науками, изобрел лекарства, научил строить корабли, добывать из земли металлы — словом, сделал их умнее и сильнее. А чтобы избавить их от страданий, он вселил в них надежду, отнятую Зевсом, и лишил дара предвидения. И Зевс, который когда-то воспользовался его поддержкой, придя к власти, по-своему отплатил своему бывшему союзнику.

Впрочем, что ж удивляться:Ведь всем тиранам свойственна боязньПреступной недоверчивости к другу.

Трагично и то, что Прометей не может надеяться на помощь тех, ради кого он страдает. Ведь люди боятся верховного владыки. Многие из них, привыкнув к деспотизму, уже не способны возмущаться его жестокостями. Другие, трезвые и благоразумные, доказывают, что борьба и любая иная форма протеста обречены на неудачу. Третьи… Третьи вообще оправдывают произвол соображениями высшей, недоступной их пониманию необходимости. Как с горечью признавался Прометей, «будучи милосердным, к себе я не дождался жалости».

Наконец, трагедия титана в том, что он держит в собственных руках средство своего освобождения: ему достаточно смириться, назвать имя морской девы Фетиды (матери Ахилла) — и он будет свободным. Правда, тогда Прометей предаст человечество, изменит своей совести, самому себе. Но этот путь для него закрыт. И он идет навстречу своей судьбе — побежденный, которого боится победитель. «Самый благородный святой и мученик в философском календаре», как назвал его Маркс.

В глазах современников Эсхила Прометей был величественным героем. Таким он сохранился в памяти потомков на многие века. Не случайно к нему обращались писатели разных стран и эпох, видя в нем образец тираноборца и защитника людей. «Филантроп» — так охарактеризовал его Эсхил, придумавший это слово.

Но, возвеличивая бунтующего титана, трагедия одновременно наносила смертельный удар его врагам-олимпийцам и их владыке — Зевсу.

Это вовсе не значит, что великий драматург V века до нашей эры был убежденным атеистом. Эсхил верил в существование правящей над миром особой, высшей справедливости. Но если раньше ее связывали с конкретными богами, то теперь речь идет о том, что Правда не подвластна им. Мало того, что олимпийцы не дали ее людям, они и сами не следуют ей. Высшая Правда, истина, по Эсхилу, вне времени и пространства, она проникает всюду, она организует мироздание. И никакой верховный владыка — такой же человекоподобный бог, как и все остальные, не может быть единственным источником этой истины. И именно Зевс меньше чем кто-либо имеет право претендовать на это. Ведь Зевс — тиран, человеконенавистник. Он коварен, жесток, мстителен. Он запятнал себя скандальными похождениями и любовными интригами. Он слишком многого не знает и не способен понять.

Эсхил отрицает не божество вообще, а именно такого, конкретного бога и его спутников.

О нас давно уж боги не заботятся,Обрадуются, разве лишь про смерть узнав, —

говорится в одной из его трагедий.

…Но разве вам не кажется,Что царь богов воистину безжалостенКо всем живущим? —

спрашивает он в другой.

Требование справедливости от богов было всеобщим в те времена, и потому нередко поэты и драматурги упрекают олимпийцев за то, что на земле царят ложь, насилие, лицемерие. Мысль греков не в состоянии была примирить земные беды с существованием всевидящих и всемогущих олимпийцев. Рано или поздно должно было наступить разочарование в богах, и в первую очередь-в Зевсе. Разоблачая верховного владыку, Эсхил особо выделяет одно обстоятельство: все пороки Зевса порождены его положением на Олимпе. Он — единоличный правитель, самодержец, деспот. И, как всякий тиран, он завистлив и недоверчив, жесток и коварен, самовлюблен и преисполнен сознания собственной непогрешимости.

Слово «тиран» не сразу приобрело тот смысл, который вкладывают в него сейчас. Когда-то так называли любого правителя, которому власть досталась не по наследству, а благодаря захвату. В VII–VI веках до нашей эры тирания являлась довольно распространенной формой правления в греческих городах. Когда рушилась власть старой, родовой знати и поднимались новые общественные слои, когда возникали смуты среди граждан, приводившие к вооруженным столкновениям, в тирании видели выход, «залог мира и порядка в государстве». Тираны, пришедшие к власти, как бы вставали над борющимися группировками, заигрывали с народом, проводили реформы в его пользу. И все-таки даже самые умеренные и осторожные правители вызывали, в конце концов, недовольство. Единовластие и бесконтрольность неизбежно приводили к беззакониям. Право самолично решать судьбу людей, распоряжаться крупными средствами, сознание полной безнаказанности за свои действия — все это приводило к тому, что тиран становился настоящим деспотом. Вред тирании был велик. Она развращала граждан, поощряла самые низменные инстинкты, плодила доносчиков, подхалимов, трусов; она отучала людей самостоятельно мыслить и действовать.

О тиранах рассказывали многие античные писатели. И все подмечали общие черты, характеризующие самовластцев. Обязательным условием тирании они считали равнодушие народа к политическим делам, его бессилие, неумение, а иногда и нежелание разобраться в происходящем. Тиран мог действовать лишь в обстановке взаимного недоверия в государстве и, как правило, сам не отличался особой храбростью. «Беднее всех мужеством — тираны», — утверждал Платон.