— Боцман, к лебедке! Принимай трос! — закричал в рупор капитан Воронин.
— При-ча-ли-вай, — донеслось с „Сибирякова“.
Спущенные с нашего ледокола сосновые бревна смягчили удары бортов двух ледокольных броненосцев.
С палубы корабля прыгнули к нам архангельские комсомольцы.
— Товарищ Шмидт, крайком партии прислал газеты.
Раскрылись полотна страниц. Газеты, журналы мигом растащены по углам, каждому хочется поскорее узнать, что делается на Большой Земле. Любопытные собаки, перескочив через борт, понеслись к камбузу „Сибирякова“.
Мой любимый Волчок не рассчитал расстояния, прыгнул и упал в узкое ущелье между ледоколами.
— Собака за бортом!..
Сергей Журавлев бросился на помощь, он осторожно спустился на канатах к воде, сильными пальцами ухватился за шерсть утопавшей собаки и вытащил ее наверх.
— Охота за псом лазить, — говорит кто-то с „Сибирякова“.
— Каждая собака на учете, — отряхивая с себя мокрую шерсть, процедил сквозь зубы зверобой Журавлев.
Капитан Воронин, закончив обмен любезностями с прибывшим коллегой, отдал распоряжение:
— В два дня перегрузить уголь!
Матросы подхватили, вызвали кочегаров на соцсоревнование. Зашипела лебедка, заскрипели стальные канаты. Зашумели корзины, наполненные сверкающим, как алмаз, кардифом. „Седов“, подобно проголодавшемуся чудовищу, с жадностью набивал пустое чрево глубокого трюма. Топлива для второго похода нужно взять как можно больше.
— Первая вахта погрузила:
— 170 корзинок.
— Вторая:
— 180.
— Третья:
— 200.
— Первая:
— 244.
Каждые четыре часа доска соревнования отмечала подъем.
К началу вторых суток кардиф был плотно втиснут в угольные ямы ледокола.
Полдня отдыхали матросы. Вахтенные убирали корабль, стирали пыль, мыли палубу. К вечеру, перед заходом солнца, тучи овцами разбежались по синему небу. Серое море отливало багрянцем заката. Тихими всплесками бились волны о подводные рифы Верблюжьей горы.
Наступал час разлуки. Старые зимовщики с Земли Франца-Иосифа с чемоданами в рунах переходили на „Сибирякова“.
Год назад они шли в такой же неизвестный поход, как ныне мы. Теперь они — зрители. Долго они стояли, облокотившись на поручни, слушали в последний раз ворчливую команду любимого капитана…
— Боцман! Отдать швартовы!
— Есть…
— Малый вперед.
— Есть…
И наблюдают, как бьет и взмахивает „Седов“ саженными лопастями винта серо-зеленую воду.
С опущенным якорем тихо проходим мимо подводных рифов, мимо Верблюжьей горы в море Баренца.
Русская гавань, вдавленная вглубь острова Новой Земли, постепенно сливается с берегом.
Капитан, накинув на теплую куртку желтое прорезиненное пальто, взбежал на верхний мостик.
На юте „Седова“ матросы машут платками, фуражками и флагами. „Сибиряков“ первые часы идет в кильватер. С носа видны размахивающие руками наши друзья зимовщики. Я долго наблюдаю за двумя высокими, стройными фигурами — радиста Кренкеля и геофизика Шашковского. Они забрались на ванты и смотрят на нас в бинокли.
Перед тем как сменить курс, „Сибиряков“ мягким баритоном своей сирены ответил на последние тяжелые гудки старого ветерана ледовых боев „Георгия Седова“. По серым волнам полярного моря еще долго неслись замирающие выкрики с исчезающего вдали корабля.
— „Седовцам“ успеха!..
С „Сибиряковым“ ушла последняя связь с землей. Мы остались одни, закованные в железный корпус пловучей крепости. Далек и неизведан лежит путь к Северной Земле, через неизмеримые ледяные пространства Карского моря…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Смотреть вперед! — раздается знакомый голос капитана.
— Есть, смотреть вперед, товарищ капитан.
Западный берег Новой Земли с горбами холмов скрылся за горизонтом.
Полуночное солнце, залив розовым светом ползущие глетчеры, упало в море золотым шаром. Мелкие льдинки стали похожи на стаи голубых птиц.
12 августа. Солнце сквозь серый туман заглядывает на мокрую палубу. Натянутые провода антенны слабо стонут от залихватских налетов северного ветра. Судовой врач Лимчер, обняв мачту, словно выслушивая в ее груди свист и завывание, смотрит вперед. Кочегар Московский, вытирая пот засаленным платком, остановился у перил.