— Простынете, потному не рекомендую, — говорит доктор Лимчер, поднимает воротник у дубленой шубы и с достоинством идет на капитанский мостик.
Любознательный доктор ежедневно простаивает по несколько часов с нашим большим — с сорокакратным увеличением — биноклем. Тема его разговоров со штурманами всегда одна и та же:
— Скажите, а бывает так… — вдруг и откроешь неведомый остров?
— Бывает, конечно, бывает, — утешают его молодые краснофлотцы у штурвального колеса.
И Лимчер еще пристальнее начинает всматриваться в пенистые гребни волн. Кто-то ему передал, что в прошлом году ледокол „Седов“ не обнаружил островов Гольфстрема там, где они показаны на картах.
— Голубчики, а как вы думаете, а может быть эти острова живут себе среди моря, а?..
Краснофлотец Лукьянов резво перебежал руками по штурвальному колесу, поправил бескозырку, посмотрел в большие стекла бинокля и шепеляво сказал:
— Н-да, может и живут. Капитан передавал, что мы тут недалече где-то от этих островов. Велено еще раз пошарить по горизонту.
— Велено — по горизонту?..
— Да, сказано — посмотреть…
— Не засть, не вижу, — закипятился доктор и вдавил в окуляры бинокля свои веселые и добрые глаза.
…К вечеру туман унесся к мысу Желания. Небо очистилось от бродивших тяжелых облаков, на западе в лучах падающего солнца оно стало бледно-оранжевым, и только над горбами горных хребтов Новой Земли легла широкая стальная полоса, переходящая к северу в светло-голубой клин.
— Земля! Лукьянов, земля!
Доктор Лимчер в распахнутой поддевке вломился в лоцманскую будку.
— Владимир Иванович, земля! Острова Гольфстрема открыл! Я открыл!
Капитанский мостик превратился в трибуну. У цейсовского бинокля образовалась профессорская очередь.
— Острова Гольфстрема открыты норвежским путешественником Маком, — объясняет нам знаток истории полярных открытий проф. В. Ю. Визе. Его место у бинокля занимает проф. Самойлович.
— Ширина этого острова — километра полтора, — уверенно говорит Самойлович. — Надо, не теряя времени, произвести съемку.
Профессор ботаники Савич, обвешанный двенадцатью брезентовыми мешками для сбора мхов и лишайников, с трудом поднимается наверх.
— Кто последний? Я за вами, — гуторит Московский в хвосте профессорской очереди.
Пока проходила очередь, краснофлотец Лукьянов, сжатый людьми и оглушенный выкриками, все же смотрел вперед. Простым глазом скоро заметив, что „остров“ по мере приближения к нему словно уменьшается в своих размерах, он что-то шепнул на ухо капитану.
— Владимир Иванович, — кричит снизу оператор Новицкий, — пожалуйста, поверните ледокол обратно, повторите открытие острова сначала, Союзкино будет вам очень благодарно.
Доктор Лимчер встал сзади Московского в очередь и прошептал:
— Знаете, я сначала думал — мне мерещится; смотрю, а в бинокль прется серая громада: ну, думаю, открыл закрытые острова.
Капитан Воронин, молчавший все время с начальником экспедиции Шмидтом, наблюдая за суматохой, резко обернулся вполоборота и с улыбкой произнес:
— Доктор, а земля-то ваша того… плывет…
— Как плывет? — обиделся доктор и вне очереди взялся за цейсовскую „пушку“.
Навстречу ледоколу, покачиваясь на волнах, плыл самый обыкновенный, вдобавок еще грязный айсберг.
Смешок легкой зыбью прошелестел на капитанском мостике.
Дежурный штурман в конце вахты записал в судовом журнале:
„…На 76°57′ Норд и 63°38′ Ост открыли „пловучую землю“ доктора Лимчера. Сегодня получили в адрес Шмидта, Самойловича, Визе и Воронина с Земли Франца-Иосифа телеграмму: „На станции все благополучно, развертываются научные работы. Сейчас производим зарядку аккумуляторов. 11 августа на пловучем льду в бухте Тихой убили трех медведей. Заканчиваем постройку сарая для коров и лошади. Привет всему экипажу, поздравляем с началом нового трудного похода к Северной Земле. Зимовщики“.
Пробили склянки. Сменились вахтенные.
„Собака“, — так было принято называть ночную вахту, — досталась капитану. Ровно в полночь ударил полдник — юго-восточный ветер. Воронин в подшитых валенках неслышно зашагал по мостику.
— Что нам откроет океан?
— Какие глубины лежат на пути к Северной Земле?
