И о которых ордосы стёрли почти все упоминания, в том числе и о внешнем виде…
Рядом с судьями стояли священники, окружённые корзинами с камнями. Каждый желающий мог взять один и бросить в заключённого, совершенно не страшась получить порицание. Многие дети с их родителями уже столпились у корзин, желая утолить жажду насилия, скрываемую за масками веселья и праведности.
Кардинал же двинулся дальше в город, сворачивая вдоль площади в сторону золочёного квартала. Мимо проплывали ярмарки и уличные театры, где актеры в своих лучших нарядах заводили публику. Всё это время над площадью продолжали взрываться фейерверки, а барабанщики без устали лупили в барабаны.
Как только процессия вышла на проспект, оцепленный арбитрами, кто-то впереди начал петь. Невероятно сильный женский голос заполнил воздух, перекрывая грохот и удаляющийся звон.
— Неужели это примадонна Кризи? — Вдруг спросил Себастьян, обращаясь к Августу.
— О, а ты ценитель, мой мальчик? — Хохотнул тот, стараясь незаметно вытянуться на носках, чтобы лучше слышать юношу. — Да, это госпожа Дарданелла.
— Невероятно… — Затаил дыхание дознаватель, после чего поймал мой вопрошающий взгляд. — Она главная звезда оперы на Сцинтилле! Ты никогда не слышал о ней?
— Удивлён, что ты так много знаешь, — вместо ответа произнес я.
— Наставники схолы требуют от своих подопечных всестороннего развития, — Себастьян позволил себе скорчить лицо, пародируя мой менторский тон. — Мы не обязаны играть, однако должны разбираться в искусстве. Ведь оно тоже…
— Тоже может быть источником порчи, — закончил я, отворачиваясь и прислушиваясь.
С момента появления этой Кризи в процессии произошли изменения. Барабанщики изменили ритм, подстраиваясь под её голос, и к ним внезапно присоединились трубачи и скрипачи, которые до этого не подавали каких-либо признаков присутствия.
Когда оркестр наконец собрался, над проспектом зазвучали первые слова «Поступи Святого» — гимна, который был сочинён после возрождения Друза. Голос примадонны звучал грустно и трагично, заставляя сердце дрожать от невыносимой боли. Казалось, что буквально на наших глазах уродливый ксенос наносит смертельный удар великому полководцу.
Куплет за куплетом, тоскливая мелодия разносилась над процессией, пока совсем не замолкла, чтобы уступить место крещендо, набирающему силу и торжественность, подобно милости Императора, что наполняла бездыханное тело Друза.
Захваченный звучанием и чарующим голосом, я отстал от своих спутников, сливаясь с толпами младших служащих и городских жителей. Композиция вот-вот должна была превратиться в громогласный марш, но я словно бы удалялся от неё всё дальше и дальше.
Яркий мир вокруг стал тускнеть, выцветая и наполняясь серым. Небеса окрасились в болотный цвет, а снег обратился чёрными хлопьями пепла, кружащегося в порывистом ветру…
…мимо меня проходили гвардейцы, слишком утомлённые, чтобы даже расправить плечи. Их броня покрылась копотью и грязью, как и сами солдаты, проведшие несколько месяцев в ожесточённой борьбе в зоне проливных дождей.
Мы с группой Микорда наконец добрались до своих, вырвавшись из окружения и выведя остатки сил планетарной обороны. Однако на душе не было радости. Лишь печаль и смертельная усталость, подгибающая ноги, оттягивающая плечи к земле.
Кто-то из гвардейцев впереди затянул «Бол, ночной нож». Комиссары не любили эту песенку про бравого катачанца, который оказался один в тылу и начал вырезать банды хаосопоклонников и одновременно скрывался от своих. Но, вероятно, даже цепные псы Муниторума оказались слишком измождены, чтобы протестовать.
Песня же сочетала в себе иронию и жестокую правду о войне, которые никогда не раскрывали агитационные плакаты и голо-оперы. За это солдаты её и любили, а потому многие тут же подхватили мотив, собирая хор из хриплых грубых голосов.
Микорд многозначительно посмотрел на меня, явно желая присоединиться. Вместо одобрения, я стал подпевать вместе со всеми.
Улица впереди сворачивала, и бойцы начали толпиться, замедляя шаг. Микорд ушёл куда-то вперёд, а я, задумавшись, наткнулся на впереди идущего. Это был какой-то бродяга в капюшоне, вид которого идеально смешивался с грязными и ободранными гвардейцами вокруг…
…человек резко обернулся ко мне, демонстрируя острые черты и козлиную бородку. Выражение его лица сначала говорило о гневе, но что-то в моем облике резко изменило намерения незнакомца.
— И-инквизитор? — Сдавленно спросил тот, делая шаг назад и пригибаясь.