В следующем проблеске сознания я обнаружил себя сидящим возле Славы и с интересом слушающего его. Славик повествовал о духовных практиках, о своём увлечении тибетской медициной. В частности, Славик рассказал о ежедневной тренировке дыхания благодаря которой его лёгкие так расширились, что выдавили пищевой тракт и срослись воедино, образовав одно огромное лёгкое, которое позволяло ему задерживать дыхание на два с половиной часа. Демонстрируя возможности своего могучего лёгкого, Слава глубоко дышал…
Оказалось, что у Ариэль сегодня был день рождения, и Вадик шустро одевался в коридоре, собираясь идти за цветами. Его рука была перевязана намокшей марлей. Забегая чуть вперёд, замечу, что Вадим в тот вечер к квартире Ариэль больше не появился и нашёлся лишь только утром. Из его рассказа следовало, что он, выйдя из дома, вместо того, чтобы направиться в цветочный магазин, который всё равно к тому времени уже был закрыт, разделся донага и залез в мусорный бак и, прикрыв за собой крышку, отдался в объятия Морфея. Верилось в версию Вадика с трудом, потому как той ночью температура достигла никак не меньше 20 градусов мороза.
Взволнованный судьбой Вадика, на его поиски направился Слава (обнаруженный через пару часов Ариэль самозабвенно храпящим в ванной).
Дальше произошло примерно следующее. Перестав танцевать, Филипп осушил остатки вина в бутылке и сообщил, что ему пора домой. Быстро надев в коридоре короткую куртку и тяжёлые сапоги, он вернулся в комнату. Оставляя на ковре шлейф мокрой грязи, он уверенно открыл балконную дверь.
— Ты куда? — удивилась Ариэль, трудно соображающая.
— Я же говорю — домой. — Фил взмахнул рукой нетерпеливо, показывая куда-то в снежную ночь. — Вон у меня дом, прямо напротив. Как у вас тут окно открывается?
— Но… есть же лифт, — прошептала вконец растерявшаяся Ариэль.
— Долго, — отмахнулся Филипп.
С этими словами он распахнул-таки окно, впустив в нагретый телами и спиртом уют колючий бодрящий воздух, и, объявив: «можете не провожать», перемахнул через край. Я долго и тупо смотрел, как занавески слабо колышутся на ветру. Фил исчез. А потом я поднялся, расстегнул штаны и подошёл к Ариэль. «Ну, вот мы и остались вдвоём» — сообщил я ей со спущенными штанами. Ариэль толкнула меня двумя пальчиками в грудь на кровать, и я, падая, уснул, уже не помня, как долетел до подушки.
— Мы идём в очень дорогое кафе. Веди себя пристойно, — наставлял меня Вадик, — не заказывай выпивку, не пялься на официанток, никаких политических тем…
Мы вышли из павильона метро и завернули за угол. Охлаждённая резким ветром в ухе ныла серьга.
— Когда это я пялился на официанток? Я держусь с ними очень скромно.
— Ты просто не умеешь смотреть на женщин деликатно. Таращишься как неандерталец, только что слюна не свисает. Если уж смотришь на жопу или в декольте — так хотя бы не наклоняйся навстречу.
— Что поделать, я близорук.
— Все от тебя в шоке, — покачал головой Вадим. — Аня говорит, что ей неудобно находиться с тобой рядом.
— А мне думаешь, удобно, когда она сидит рядом со мной в своём леопардовом платье, как будто шлюха из 80-х?
— Опять ты со своим леопардовым цветом…
— Что поделать, если все подряд носят леопардовые шмотки, воображая, что это дико сексуально.
— Ладно, ладно… вон видишь, он уже здесь.
Сами того не заметив, мы оказались внутри японского ресторана, где была назначена встреча. Вокруг сидели люди в тёмных костюмах и, отставив ноутбуки, неспешно расправлялись со своими бизнес-ланчами. Покрытые ровным слоем автозагара, тянули молочные коктейли девушки. Я в своих продырявленных конверсах и растянутой водолазке тут же почувствовал себя чем-то вроде гадкого сгустка тины, случайной волной вброшенного на ухоженный пляж.
Сергеев ждал нас за самым длинным столом, сосредоточенно поедая из миски рис с кусками говядины. Как я и предполагал, вид Сергеев имел самый отталкивающий: курчавые, уложенные густым слоем геля волосы, остроносые туфли, начищенные до блеска, тёмно-синий тканевый пиджак, рубашка, расстёгнутая достаточно, чтобы можно было увидеть его безволосую грудь и крупный золотой крест на ней. Вытянутое лицо со вздёрнутым носом: мокрое, лоснящееся. Своё блюдо он доставлял в рот при помощи палочек.
Сергеев увидел нас, когда мы уже нависали над ним, нерешительные и безмолвные. Он оставил миску и со вздохом приподнял зад от подушки, чтобы одарить нас своим рукопожатием. Рукопожатие у этого идиота было крепкое, как тиски, — видимо, он относился к той категории «мужиков», которые предавали этой старомодной процедуре особенное значение. «Пожимать руку нужно так, чтобы у того, кому пожимаешь, тряслись поджилки», — неожиданно вспомнилось мне изречение одного из маминых бойфрендов времён моего позднего детства.