Чарли съежился на своем стуле. Отчасти в этом был виноват едкий дым, но в гораздо большей степени то, о чем, как он догадывался, собирался говорить отец.
Ему было не по себе. Впрочем, настоящий пионер в таком ни за что не признался бы.
— Она симпатичная девочка, Чарли, и из хорошей техасской семьи к тому же. Вы одногодки. Почему бы тебе не прогуляться до ее дома и не спросить, не хочется ли ей в кино? В Народном дворце показывают «Спрута». Картина, говорят, хорошая, а ваш пионервожатый наверняка рекомендовал, чтобы все ее посмотрели.
Так оно и было. Вожатый Рук объявил, что долг каждого пионера — не пропустить «Спрута».
— Железнодорожного магната играет Сидни Гринстрит, — продолжал отец, а профессионального лидера — Джулиус Гарфинкл. Впрочем, вам, скорее всего, будет не до того, что происходит на экране. Может, придется даже сходить в кино еще разок, чтобы знать, о чем фильм.
Открыв кухонную дверь плечом, в комнату вошла мама, державшая на вытянутых руках форменную куртку Чарли, украшенную разноцветным полем нашивок.
— Что за злодейские планы вы вынашиваете у меня за спиной? — спросила она.
Отец что-то буркнул и спрятался за страницами «Роузвиллского Эха», по-видимому, внезапно заинтересовавшись трудовыми подвигами своих собратьев-рабочих, перевыполнивших годовой план.
— Вот, можешь забирать, Чарли, — сказала мама. — Я пришила твою новую ленточку и заодно выгладила куртку. Надо же, за Историческую перспективу что-то будет дальше? Смотри не измажься до завтрашнего парада. Чем ты занят вечером?
— Я собирался уйти, — ответил Чарли. — У звена хромает строевая подготовка — за последние недели ко мне перевели много малышни. Хочу потренировать ребят, чтобы не оплошать на параде.
— Смотри, не слишком задерживайся. Тебе нужно будет хорошенько выспаться.
Отец отложил газету и улыбнулся.
— Элла права. Чарли. Завтра большой день. Знаешь, почему к нам прилетают эти летчики? Потому что мы перевыполнили производственные задания по всем показателям.
Отец снова включил радио. Пропускать пятничные беседы у камелька с президентом Капоне не рекомендовалось.
Энергичный, хорошо всем знакомый голос начал:
— Сограждане, трудящиеся, к вам обращается председатель Аль…
— Беседы у камелька! — фыркнула мама. — Кто ж отказался бы от настоящего камина взамен старой буржуйки? А что касается тебя, Чарли, по-моему, ты уже слишком стар, чтобы играть в пионеров. Мог бы уже и с девочками встречаться. Взял бы да и пригласил Пегги Сью в кино — Что это ты ухмыляешься, Лоуренс Холли?
— Если вы хоть немного знаете Америку, мистер Лоу, то должны представлять, что такое для нас уик-энд на День Труда. В каждом городе, в каждой деревне устраивают парады, произносят речи, готовят лучшие кушанья. Во времена председателя Аля празднования проходили еще пышнее. Все, кого я знал, готовились к этому дню очень серьезно. Кроме мамы, конечно. Она у меня всегда была неисправимой диссиденткой. Причем даже не думала об осторожности. Она заведовала медпунктом на тракторном заводе и слишком хорошо знала свое дело, чтобы с ней могли легко расстаться. Охрана труда была далеко не на высоте, и, я подозреваю, на заводе то и дело происходили жуткие аварии, о которых мне не рассказывали. Рабочие называли маму Спасительницей, и администрация делала ей кое-какие послабления. Папа, тот наоборот, уважал Меченого Аля. Членом партии он так и не сделался, потому что выходцев из Техаса в Роузвилле не жаловали, зато со временем дослужился до мастера на заводе. Он был добрым гражданином ССША и наполовину верил в красивую байку о благородстве труда. Визит знаменитых героев-летчиков в наш город, с его точки зрения, был одним из ярких свидетельств того, что партия заботится о простых людях вроде нас.
— После смерти Аля в Белом Доме какое-то время сидели старые пердуны типа Голдуотера и Бернса. Никто не принимал всерьез этих маразматиков, которые и в живых-то оставались лишь потому, что были включены в розетку. Примерно в то время моя мамуля и зарвалась по-настоящему. В восемьдесят третьем, стоя в очереди в роузвиллском универмаге, она отпустила шуточку насчет дефицита. Сказала, что хотела бы получить на день рождения фунт говядины, завернутой в туалетную бумагу. Кто-то донес шерифу, и маму обвинили в рецидивизме и злостном хулиганстве. Ей тогда было восемьдесят. Соседи скинулись и заплатили штраф, а потом устроили в честь маминого дня рождения сказочный пир и подарили ей фунт вырезки, завернутой в туалетную бумагу.
— Черт возьми, куда это меня занесло? О чем мы говорили? А — День Труда пятьдесят первого. Ладненько.
— Я тогда не мог уснуть. Когда тебе пятнадцать, кажется очень важным продемонстрировать окружающим, что тебе все нипочем. Но меня просто распирало от гордости и нетерпения. Еще бы: Роузвилл ждал Эскадрилью Революционной Солидарности. Я уже говорил, что хотел стать летчиком? Ну так вот: все мои герои — все до единого — должны были на следующий день прилететь в мой город. Я проштудировал все, что за последнюю неделю писали по этому поводу в «Эхо» и в журнале «Юный социалист», но все равно не мог до конца поверить в свое счастье.
— ЭРС была настоящим элитным подразделением. Зачисляли туда только самых из самых: храбрецов, асов, героев — короче, это была честь и гордость американской авиации. Если бы были живы братья Райт, их, может быть, и взяли бы в наземную обслугу.
— Среди тех, кого ждали, упомяну лейтенанта Лафайета Р.Хаббарда. В мирное время он выступал с аэроакробатическими номерами, а в Войну служил в авиации флота, потопил видимо-невидимо вражеских подлодок и в личном поединке голыми руками убил адмирала Того. На обложке «Великих воздушных сражений» это изображалось в подробностях: выпрыгнув из подбитой «Победы рабочих» (это был двухмоторный истребитель), он задушил япошку в воздухе и только после этого раскрыл парашют. Во всяком случае, так утверждалось в книге, а уж там наверняка все было точно, поскольку написал ее сам Хаббард. Я прочел и «Сражения», и «Социалистических асов», и «Черного сокола», и еще дюжину его книжек, официально одобренных министерством обороны. А Хаббард, мистер Лоу, всего лишь занимался техническим обеспечением эскадрильи.
— Еще в ЭРС служил майор Джозеф Маккарти, «Бомбардировщик Джо». Он командовал поднятой с авианосца эскадрильей Б-25-ых, впервые осуществивших воздушную бомбардировку Японии. Однако моим любимцем был полковник Чарльз Линдберг. Он прославился тем, что первым перелетел через Атлантику, но отличился и в военное время, сбив шестьдесят с лишним самолетов противника. Наверное, больше всего он нравился мне тем, что был одиночкой, как и я. У него и прозвище было: «Одинокий орел». Так, кто еще остался? Ах, да — генерал Митч «Дюк» Моррисон. «Дюк» первым из американцев высадился в Нормандии, и на Иводзиме тоже, помимо чего успел повоевать вместе с китайскими «Летучими тиграми», летая на «Томагавке». Здоровенный айовский парнишка с белозубой деревенской улыбкой. Зубы, кстати, у него были такие, что впору было не то что орехи, а хоть булыжники щелкать. Поговаривали, что он самый крутой парень в Америке — после Дж. Эдгара Гувера, конечно.
— Возглавлял эскадрилью генерал Джордж С.Паттон. Во время Войны он оказался доморощенным гением и специализировался на вторжениях. Авиация, на самом деле, была для него всего лишь хобби, но он ухитрился сделать из себя аса в свободное от руководства наземными войсками время. Он командовал союзническими силами в Африке и в Европе, а также принимал участие почти во всех знаменитых бомбовых рейдах. Особенно он прославился, когда добрался до Берлина раньше собственных войск, чтобы уничтожить зажигательными бомбами окопавшуюся там дивизию СС «Смерть», готовую смести город с лица земли и умереть. За этот полет, который, кстати, Паттон совершил в нарушение прямого приказа, председатель Аль подарил ему пару револьверов «Дикий Запад» с перламутровыми рукоятками и серебряной инкрустацией. Раз вы из Англии, то должны помнить генерала, потому что это он после Ялты предлагал не ограничиваться Берлином, а сразу разбомбить Лондон и начать третью мировую войну, обеспечив, тем самым, немедленное торжество мирового коммунизма.