Степанов поморщился. Но Турбин, довольный тем, что подковырнул приятеля, прихрамывая, направился к темному выходу.
— Мал золотник, да золото весят; велик верблюд, да воду возят! — пробурчал Бушуев и, размахивая карбидной, скрылся в рассечке.
Глава пятая
ВОЗМОЖНЫЙ ВЫХОД
Степанов любил подъезжать к Южному в поздние сумерки, когда поселок преображался и принимал таинственный вид.
Широко раскинувшись по огромной горе, он светился огнями, сливаясь на горизонте с яркозвездным небом. Кони, почуяв близость дома, пошли быстрее, гулко стучали по булыжнику подкованными копытами, засыпая дорогу искрами.
Слабые порывы ветерка доносили неясный шум селения, среди которого выделялись надсадный женский голос: «Буренка! Буренка!» — и ответное глухое: «Му-у, му-у!»
Большинство строений поселка — старательские дома, покосившиеся от времени, с полутемными окнами — сохранилось еще с времен первых поселений золотоискателей. Крупные постройки, принадлежавшие прииску, встречались редко. Миновали ветхую избенку, вросшую до окон в землю, с накренившимся крыльцом. Из низенькой трубы лениво тянулся пряный дымок от сухих пихтовых веток, такой знакомый Степанову по таежным кострам. У крыльца сидела на корточках женщина и доила корову, струи молока гулко барабанили по железному ведру. Где-то рядом пиликала гармошка.
«Романтическая тишь да гладь, как при царе Горохе. От Нового отстали на треть века. Рудник встряхнет и оживит нас всех».
Степанов задумался. Сколько в этих старательских порядках несуразицы и дикости! Артель сама себе хозяин, по своему уставу живет, а отвечать приходится руководителям прииска. За выполнение плана и состояние горных работ, за технику безопасности и трудовую дисциплину, за снабжение людей — за все. Старательские работы мелкие и разбросаны по всей тайге — где в штоленке, где в шурфе работают. Уследи-ка за ними, проконтролируй их. Один Пихтачев чего стоит! Спит и видит, как бы обмануть прииск — без затрат, по-хищнически золото добыть. А еще на шее десятки старателей-одиночек. За ними и совсем не углядишь, как они там копаются и все ли золото сдают в кассу. Тысячу раз прав секретарь обкома: на десятки лет отстал Южный от Нового и сможет его догнать, только открыв государственные работы!
Миновав деревянный мост через мелкую речушку, от которой потянуло прохладой, Степанов хлестнул Серка и перешел на рысь. Теперь дом был близок.
Через несколько минут Виталий Петрович подъехал к небольшому, заслоненному деревьями домику с тремя освещенными окнами. Неловко соскочив с коня, он угодил в дорожный кювет. Ноги, отвыкшие от седла, не гнулись в коленях, и Степанов ощутил боль, похожую на иголочные уколы. Потоптавшись на месте, размяв затекшие ноги, он отторочил от седла плащ и отпустил подпругу. Подъехал Турбин.
— Максимыч, отведи попутно и моего Серка на конный, — попросил Виталий Петрович, — а я прямо домой.
— Он и сам добежит. Отдыхай. — Разведчик крепко пожал Виталию Петровичу руку.
Гикнув, Турбин огрел плеткой Серка, и вскоре мерный топот коней заглох во тьме.
У калитки на Степанова с визгливым лаем набросился мохнатый щенок. Взвизгивая, лизал ему руки, кидался на грудь.
— Здравствуй, здравствуй, Мохнашка! Пусти меня, дружок, пусти, — просил Виталий Петрович, отстраняя пса.
На крыльце щелкнул замок, со скрипом отворилась дверь, дорожка залилась светом.
— Мохнашка, на место, на место! — послышался высокий голос, и на освещенном пороге показалась женская фигура.
— Лидочка, это я!.. — едва успел вымолвить Степанов, как очутился в крепких объятиях.
— Нашелся, пропащий, видеть тебя не хочу! — целовала мужа счастливая Лида. — Заждались его, а он прямо на разведку укатил. Вот тебе. — И она потрепала его за ухо.
Виталий Петрович, нежно обнимая жену, оправдывался:
— Прости, Лидочка, и пойми. Турбин нашел руду…
— Знаю и понимаю, иначе бы и на порог не пустила такого непутевого… Отправляйся мыться. — Лида взяла плащ и ушла в дом.
Обшаркав о железную скобу глину, налипшую к подошвам, Виталий Петрович опустился на ступеньку и закурил. Нужно было снять грязные сапоги, но усталость сковывала движения. Он наслаждался покоем родного дома, таким желанным даже после небольшой разлуки.
Брякнул железный засов, с шумом открылись деревянные ставни, из бокового окна кухни выглянула Лида.
— Вот белье и полотенце. Баню топили давно, если остыла, сам виноват. Я займусь ужином.
— Учти, что зайдет Сергей Иванович. А где дочка?
— Что Сергей Иванович зайдет — знаю, а Светланка в школе, в хоровом кружке.
Когда Виталий Петрович вернулся из бани, все были в сборе.
За столом в маленькой комнате, заставленной сундуками и чемоданами, сидели Рудаков и восьмилетняя Светлана. Девочка старательно рисовала в альбоме. Сергей Иванович консультировал ее.
— Похоже на человечка? — поинтересовалась художница.
— Да, вылитый марсианин.
— А ты его видал?
— Нет, таких на земле не встретишь.
Раскрасневшийся Виталий Петрович снял с головы мохнатое полотенце, поставил на сундук эмалированный таз с березовым веником.
— Папа, папочка! — закричала Светланка и, бросившись к отцу, наткнулась на чемодан и упала.
Виталий Петрович поднял ее, поцеловал.
— Здравствуй, моя курносая! Ушиблась?
Светланка, закусив губу и еле сдерживая слезы, теребила русую косичку.
— Ничего, дочка, до свадьбы заживет. Какие отметки без меня приносила? Покажи-ка табель, — опуская ее на пол, сказал Степанов и крепко пожал руку Сергею Ивановичу.
— С приездом, Виталий Петрович! Ну, рассказывай толком: как съездил?
— Расскажу все, дай отдышаться. В три захода парился, в горле пересохло, — подмигнув жене, ответил Степанов.
— Светланочка, убирай свои картинки и накрывай на стол, будем ужинать, — скомандовала мать, отбросив назад пышные каштановые волосы.
Виталий Петрович заметил, что на Лиде его любимое, подаренное им платье, в котором она ему особенно нравилась.
— Мучаешь ты семью. Когда же отремонтируешь директорскую квартиру? Ты здесь только ночуешь, а семья живет. Дочка синяки себе наставляет. Вокзальная обстановка — плохой пример другим, — серьезно сказал Рудаков.
— Ты же знаешь, ремонт очень большой, дом еще с войны необитаем. На приисках свой закон — квартиры закреплены за должностями. До меня начальник довольствовался этой, и мне неудобно заводить другую.
— Твои предшественники на чемоданах жили и не хотели разбирать их. И ты рассчитываешь на скорый отъезд? — испытующе глядя на Степанова, спросил гость.
— Нет, даже и не думаю. С чего ты взял? — смутился Степанов.
— Тогда устраивайся по-человечески и думай, как лучше устроить своих приискателей. Добывают золото, а живут в избушках на курьих ножках, страшно смотреть.
— Психология старателя проста: зачем строить и ремонтировать, если завтра россыпушка отработается и нужно будет идти на новое место.
— Рудник будет — и появится уверенность в завтрашнем дне.
Светланка протянула отцу школьный табель и застенчиво отвернулась.
— Ну, как наши дела?.. Тройка? — удивился отец.
Светланка молчала.
— Что молчишь? Лениться стала? — строго спросил Виталий Петрович.
— И завтра принесу тройку, — вздохнула Светланка. И добавила: — Вы мне мешаете уроки готовить, а я вам — разговаривать. И все папа виноват, ленится квартиру отремонтировать.
— Деловая критика! — усмехнулся Рудаков.
Степанов пожал плечами. Откуда у нее такие рассуждения? Бросил беспокойный взгляд на Лидию.
— Конечно, это разговор не для гостей, но, Виталий, мне надоело так жить. Завез меня в эту дыру, оторвал от работы, от друзей и превратил в сторожа неразобранных чемоданов. Сам ты увлечен работой, считаешь, что я счастлива и тем, что кормлю и обстирываю тебя… Я все молчала, думала, ты сам поймешь… — Лида заставила себя улыбнуться Рудакову. — Простите мою слабость, Сергей Иванович, прорвало меня, ведь я никогда не жалуюсь.