— Он сегодня дежурит по батальону. Отдыхайте, в казарме еще только подъем.
Но Анатолию не хотелось спать. В училище он привык к подъему. Вставал всегда в шесть. К тому же беспокоило первое занятие.
Побрившись, он подшил свежий подворотничок и начал просматривать план-конспект…
Солнце поднялось над сопками, озаряя ржаво-багряные склоны, когда Арышев с Воронковым вышли из землянки. В пади стояла утренняя прохлада. В небе заливались жаворонки, в траве мелькали юркие тушканчики.
Защищаясь от яркого солнца ладонью, Анатолий рассматривал сопки, ограждавшие падь. Одна из них поднималась выше всех, как бы господствовала над всей окрестностью. А около нее, будто овальные купола церквей, маячили мелкие высоты.
— Это знаменитая Тавын-Тологой, по-бурятски пятиглавая, — рассказывал Воронков. — На ней когда-то был командный пункт атамана Семенова. Красногвардейцы Сергея Лазо штурмом брали эту сопку.
Из гарнизона неслись песни. Громко, с присвистом пели солдаты.
Стоим на страже всегда, всегда. Но если скажет страна труда — Прицелом точным врага в упор, Дальневосточная, даешь отпор.
Воронков с Арышевым подошли к офицерской столовой, которая находилась недалеко от штаба. В небольшой землянке стояло десятка два столов. Между ними бегали с подносами две девушки в сержантских погонах, разносили блюда. Офицеры заняли свободный стол. Официантка взяла у них карточки, остригла ножницами слово «завтрак» и удалилась.
Анатолий посматривал на сидевших за столом офицеров, чувствовал себя непривычно. Еще вчера он обедал за большим столом, где сами курсанты разливали из бачка суп. Теперь его обслуживала официантка. Еще вчера он только подчинялся командирам, теперь сам имел подчиненных. И это поднимало и утверждало его в своем сознании.
Девушка принесла в тарелках гороховый суп с консервированным мясом и по стакану сладкого чая. Воронков хлебал неторопливо, понемножку откусывая хлеб от двухсотграммового ломтика, словно старался показать Анатолию, что этого пайка ему вполне хватает. Анатолий тоже сдерживал свой аппетит, хотя чувствовал, что мог бы еще столько съесть.
— Осталось пятнадцать минут, идемте, — сказал Воронков, взглянув на часы.
Выходя из столовой, они встретили Быкова. На боку у него висел противогаз, на рукаве — красная повязка.
— Что нового, товарищ дежурный? — спросил у него Воронков. — Какие вести с фронта?
— Существенных изменений не произошло. Бои местного значения, — не останавливаясь, сообщил Илья Васильевич.
— Знаем мы эти «бои местного значения», — рассуждал Воронков. — Видно, наши готовятся к новой крупной операции.
— А чем, думаете, здесь кончится? — спросил Анатолий.
— Когда две враждебные армии стоят друг против друга, то добром не кончится…
В тамбуре, перед входом в казарму, раскуривали солдаты. Увидев офицеров, они расступились. Воронков остановился, Арышев прошел в ротную канцелярию. Открыв фанерную дверь, он увидел двух своих солдат, которые стояли перед старшиной — приземистым, широколицым. Заложив руки за ремень, Целобенок зычно отчитывал:
— До яких пор будете воинску дисциплину нарушать? Карантин давно закончился. Пора за ум браться. А то що таке: на хвиззарадку опаздывають, постели не заправляють…
Бойцы молчали, опустив головы. Это были «рязанские ребята», как их прозвали товарищи. Один высокий, белобрысый — Данилов, другой коренастый, раскосый — Вавилов. Они уже давно поняли свою» вину, но Целобенок не успокаивался.
— Теперь з вас другой спрос. Стал у строй, значит, стий и не во-рущись. Муха на нос села, а ты стий и не ворушись. Слухай, що командир каже. А раз вин каже, стало будь, и приказует…
Старшина читал эту мораль не столько для солдат, сколько для нового офицера, чтобы показать свою власть.
— Це з вашего зводу, товарищ лейтенант. Треба их строго наказать.
«Что это: приказ или добрый совет молодому офицеру?»— подумал Арышев.
— Хорошо. Я разберусь, — ответил Анатолий и отпустил бойцов. Целобенок недовольно проворчал:
— Зря вы их балуете. Потом плакать будете.
— Позвольте мне делать так, как я нахожу нужным! — отрезал Арышев и вышел из канцелярии.
«Зануда! Привык поучать солдат и сержантов. Теперь хочет, чтобы и офицер под его дудку плясал. Не выйдет! «Муха на нос села, а ты стий и не ворушись».
В длинной казарме с двухъярусными нарами было тесно. В окошко лился полосой свет, пронизывая пелену табачного дыма. Около курящих Арышев увидел старшего сержанта Старкова, который скомандовал «смирно» и доложил, что взвод готовится к занятиям.
— Здравствуйте, товарищи!
В ответ послышались слабые, разрозненные голоса. Арышев снова поздоровался. На этот раз бойцы ответили дружнее.
— Приветствовать не умеете, а вот раскуривать в казарме научились.
Старков неприятно поморщился.
— Исправимся, товарищ лейтенант.
Арышев увидел молодого солдата, подпоясанного тонким брючным пояском. Подойдя к нему, спросил, где у него ремень. Степной вытянул руки по швам, быстро отрапортовал:
— Пропал, товарищ линтинант! Все обыскал, нету-ка.
— Из какого отделения?
— Сержанта Веселова.
— Вызовите ко мне Веселова.
Степной мигом привел высокого, ясноглазого сержанта. Хромовые сапоги, широкий ремень, пышные волосы, выбившиеся из-под пилотки, делали его похожим на офицера.
Веселов редко ходил на занятия. До обеда что-нибудь оформлял в ленинской комнате по распоряжению командира роты. Затем отправлялся в клуб, где играл на баяне, разучивал с товарищами песни для выступления в концерте. Пользуясь привилегиями у полкового начальства, он чувствовал себя независимым в роте.
Осуждать сержанта в присутствии солдат было неэтично. Арышев прошел с ним в ленкомнату.
— Вы что, сверхсрочник?
Веселов игриво хмыкнул:
— Пока нет.
— Тогда по какому праву носите длинные волосы?
— По праву участника самодеятельности. Есть разрешение майора Дубровина.
По тону сержанта можно было понять: «Напрасно стараешься, лейтенант! Зубы поломаешь.».
— А почему не выполняете свои обязанности? Ваши бойцы опаздывают на физзарядку, нарушают форму одежды.
— Потому что у меня есть другие дела.
— Но от обязанностей командира отделения вас никто не освобождал.
— Официально нет, а фактически…
— Так вот идите сейчас, готовьте людей к занятиям. Веселов развел руками.
— А как же с самодеятельностью? Мне нужно в клуб.
— В клуб пойдете после обеда, а сейчас — на занятия. Ясно?
— Ясно, — нехотя козырнул сержант.
Когда Арышев вышел из казармы, Старков уже построил взвод. Лейтенант окинул строй, недовольно проговорил:
— На тактические занятия собрались. А где противогазы, лопатки, боеприпасы? Сейчас же взять!
У пирамиды, куда вернулись за оружием бойцы, шел говорок:
— Оказывается, лейтенант — службист.