…Андрей Шкуратов, прежде чем подняться в свою конторку, прошел к прессовому стану, где работала бригада во главе с Никифором Даниловичем. Рабочие делали обжимы полуцилиндров из стального листа. Здесь немного потише и можно разговаривать, хотя тоже приходится кричать.
— Как с давлением? — спросил Андрей. — Держит?
— Не в давлении дело, — крикнул в досаде молодой парень. — Кромку надо толково зачищать. Халтура!
— Сам погляди, — сказал Никифор Данилович сыну. — Края листа коробятся под прессом. Кромки неправильно затачиваем, по-другому надо. Неподходящий лист. Давно толкуем, обещали прислать другой, да на том и успокоились.
— Надо сказать главному инженеру. Пусть сам разберется.
— Сто раз говорили! — Рабочий махнул рукой, занялся своим делом.
Андрей пошел вдоль стены, свернул в пролет и по узкой лестнице поднялся в кабинет. Две стены кабинета были стеклянные, и со своего места за столом Андрей видел весь цех как на ладони.
Включил репродуктор, закурил, принялся просматривать журнал, делал записи.
Звонок телефона оторвал Андрея от дела. В трубке послышался голос секретарши Елизаветы Петровны:
— Андрей Никифорович, срочно явитесь к Сергею Тарасовичу на совещание.
— Вас понял. Иду.
Кабинет у Косачева был большой, как университетский актовый зал, с высоким потолком, широкими окнами. В глубине, на глухой стене висел большой портрет Серго Орджоникидзе. Столы, как во многих других официальных кабинетах, составлены буквой Т, покрыты зеленым сукном. С правой стороны вдоль стены устроен аквариум с внутренними перегородками и эффектными электрическими подсветками.
Все приглашенные собрались в ожидании начала совещания, тихо переговаривались, рассаживались по местам.
Косачев поднялся из-за стола, окинул всех острым взглядом, приветственно кивнул головой.
— Приступим к делу, товарищи. Докладывайте, Кирилл Николаевич.
Косачев стоял спиной к высокому окну, склонившись над широким столом, заваленным чертежами и бумагами, несколько минут внимательно прислушивался к словам главного инженера.
Чуть отодвинувшись от стола, на мягком стуле с красной обивкой сидел Уломов, с озабоченным видом делал заметки в блокноте. Его узкое лицо с седыми бровями, рассеченным подбородком и припухлой верхней губой казалось бледным, усталым, пальцы, державшие карандаш, нервно подергивались, когда он переставал писать.
Водников говорил уверенно, четко, формулировал мысли кратко, почти в телеграфном стиле, Когда он сказал, что завод до сих пор не получил от поставщика давно обещанного стального листа и что придется еще долго и терпеливо ждать поставок от прокатчиков, Косачев категорическим тоном перебил докладчика:
— Нельзя с этим мириться, Кирилл Николаевич! Надо требовать, а не ждать. Не надейтесь на самотек.
— Мы строим наши отношения с поставщиками на доверии, Сергей Тарасович. Они же ответственные, взрослые люди, — пытался объяснить свою позицию смущенный Водников. — И к тому же не было экстренной срочности, мы и не нажимали.
— Придется вам, Кирилл Николаевич, самому слетать на завод, лично проследить, чтобы прокатчики выполнили наконец наше требование.
— Разумеется, — согласился Водников. — Будем действовать. Примем меры.
— И вы, Вячеслав Иванович, проявите побольше энергии, — обратился Косачев к Поспелову. — Надо активнее помогать главному инженеру.
В ответ Поспелов пожал плечами и спокойно сказал:
— Да я всей душой, Сергей Тарасович, но ведь это нелегкое дело.
И тут он встретился с таким колючим взглядом Косачева, какого раньше никогда не замечал.
— Забудьте старые песни, Вячеслав Иванович. Надоело слушать эту присказку: «Нелегкое дело, нелегкое дело». Я знаю, что на заводе есть и такие люди, которые упрямо полагают, что нам вовсе не надо заниматься двухшовными трубами большого диаметра. Это, мол, не наше дело, хватит с нас и того дела, за которое нас награждают и благодарят. Пора, товарищи, всем понять, что не я один, а вся страна, сама жизнь требуют создания крупнокалиберных труб для газопроводов и нефтетрасс. И решить эту задачу — дело нашей чести, других мнений не может быть.
Косачев прямо посмотрел на всех собравшихся, сделал паузу и спокойно, четко изложил свой план дальнейших действий, объяснил, почему так срочно нужна обстоятельная записка в министерство.
Люди оживились, согласно кивали в ответ на слова Косачева, поддерживали директора. Поспелов даже хлопнул в ладоши раза два, но тут же смутился, покраснел и сконфуженно засмеялся, боясь, что иные могут неправильно понять его, посчитают флюгером: вертится, мол, туда-сюда, как дует ветер.