Весело отфыркиваясь и постукивая колесами на стыках рельсов, паровоз легко тащил за собой вереницу вагонов, груженных рудой, и Николаю казалось, что в этой могучей силе, которая влекла поезд вперед, есть частица и его собственной силы. Справа и слева мелькали домики, одинокие деревья и целые рощи. Совсем близко проносились фермы мостов, пропускающие паровоз и вагоны сквозь свой решетчатый металлический туннель. В топке пылал огонь, с веселым шумом припадал красными языками к большому брюху котла.
Машинист спокойно смотрел вперед, поглядывая на примелькавшиеся ему за многолетнюю езду сигналы и знаки, и как бы между прочим изредка косился на своего нового помощника, который бросал лопатой уголь в паровозную топку.
«Зря так частит, в один миг выдохнется, — думал старший. — Сразу видать, сноровки нету».
Николай чувствовал взгляд машиниста, понимал, о чем думает старик. Перестал бросать уголь, оперся на лопату. Взглянул на манометр и водомер. Все было нормально. Парень снова стал работать.
— Ты не части, — сказал старший. — Спокойно бросай, с интервалами.
Николай сделал так, как посоветовал машинист. Ему очень хотелось смотреть по сторонам, уж больно красивые и новые для него места, но он знал, что машинист наблюдает за ним, оценивает, и потому старался не отвлекаться от дела. Работа оказалась нелегкая, вскоре все лицо, голова и спина покрылись потом, глазам было больно от огня.
Машинист смотрел на практиканта и видел в нем самого себя в молодости. Стало радостно на душе, хотелось сказать ласковые слова этому молодому, сильному, ловкому пареньку. На своем веку машинист немало принимал практикантов и по обычаю оставлял их жить у себя на квартире. У него был свой дом с садом, места хватало для всех. Жена и дочь гостеприимно привечали людей, радовались, когда кто-нибудь приезжал.
Вчера во время обеда, когда все собрались за столом, машинист вдруг словно впервые увидел, что его дочь Алевтина стала совсем взрослой девушкой. Посадили ее рядом с гостем, и, как посмотрели мать с отцом со стороны, так у обоих екнуло сердце: ни дать ни взять жених и невеста. Угощая практиканта, незаметно приглядывались к нему. Кажется, хороший парнишка, ест с аппетитом, не болтает лишнего, говорит учтиво, на Альку не пялит глаза, видать, не ветер у него в голове. Толком отвечает на вопросы старших, рассказывает про отца и брата Андрея, словом, про все, что спрашивают. Взгляд у парня добрый, приветливый. Он все время улыбался, показывая крепкие белые зубы.
Алевтина же, опустив глаза, скромно сидела рядом, то поднимала руки на стол, то прятала их, складывая на коленях. Коричневое платье туго обтягивало ей грудь и плечи, как бы подчеркивая этим, что девушка растет не по дням, а по часам. Отцу даже показалось, что Аля, присаживаясь к столу, задела рукой плечо практиканта, отчего тот немного смутился и чуть отодвинул стул.
«Может быть, не следовало при такой взрослой дочери теперь оставлять у себя в доме парней? — подумал машинист. — Кто знает, какой он. Нынче молодежь верткая, вскружит девке голову».
Но ничего изменить было нельзя, так как парень уже был приглашен хозяином, принес в дом свои скромные вещички. Тем более нельзя отказать, что это сын давнишнего приятеля.
«Ладно, — решил машинист про себя. — Все равно завтра уедем в рейс, а там посмотрим. Да и что с того, что дочь выросла в невесты? Не держать же ее век взаперти? Всякому человеку надо жить с людьми, и ее небось не съедят».
Поезд приближался к тому участку пути, где начинался крутой подъем. Паровоз тяжело задышал, закашлялся. Вылетающий из трубы сизый дым почернел, и его густые, клубящиеся тучи отбрасывали на землю плотную тень. По замедленному бегу этой тени стало заметно, как убавилась скорость поезда. Тяжелый состав словно нехотя, с невероятными усилиями вползал на гору. Машинист знал, что приближаются самые трудные двести метров пути.
Туго натянулись сцепления. Вагоны уже не набегали друг на друга, а тащили назад паровоз, который упорно катился вперед, не уступая тупой силе сорока семи вагонов. Казалось, сорок семь увальней взялись за руки, не желая двигаться с места, упирались в землю колесами, а черный железный богатырь пересиливал их, тянул на гору.