Какое-то странное чувство неудержимой радости переполняло грудь Марины, она запрокинула голову, придерживая шляпку на затылке, и посмотрела в ясное голубое небо, наслаждаясь этим дивным днем. Внезапно до ее слуха донесся топот копыт по сухой дороге, что еще ранее Марина заметила на краю луга, и она перевела свой взор на всадника, быстро приближающего к ней. Она тут же узнала его. Не по фигуре или светлым прядям волос, что были едва видны нынче из-под фуражки. Она узнала его по его странной манере ездить верхом — чересчур прямо, удерживая коня только одной рукой на кавказский манер. Всадник на мгновение склонился вниз и сорвал луговые цветы одним махом, затем еще и еще, пока в его руке не оказался целых ворох этого разноцветного великолепия.
Спустя миг он уже был подле Марины, что ждала его приближения, затаив дыхание от волнения и восторга, остановил коня за пару шагов от нее, а потом спрыгнул, быстро приблизился к ней и схватил ее в свои объятия. Ее губы тут же раскрылись навстречу его губам, она буквально таяла от той сладости, что дарил ей этот поцелуй, а ноги подгибались, словно не в силах держать ее более. Она забыла про шляпку, и та сейчас упала куда-то в траву, а он, заметив это, тут же запустил свободную ладонь в ее волосы, пробираясь сквозь шпильки, выпуская на свободу роскошное золото ее волос. Она попыталась было протестовать, но он вмиг унял все ее протесты очередным поцелуем, еще глубже, еще слаще предыдущего, и Марина смирилась, уступила ему. Ей сейчас до боли хотелось, чтобы он опустил ее в траву и, расстегнув платье и спустив сорочку с плеч, коснулся ее обнаженной кожи, которая сейчас горела в ожидании его ласк.
Но мужчина вдруг отстранился от Марины и коснулся лбом ее лба, заглядывая в ее замутненные страстью глаза, словно преграду помещая меж ними ворох цветов, немного резковатый аромат которых тут же закружил Марине голову. А быть может, ее голова шла кругом вовсе не от этого запаха, а совсем по другой причине? По той причине, что заставляла ее ладони, которыми она накрыла его руки, сейчас легко трястись, а сердце бешено колотится в груди.
Они молчали и смотрели друг другу в глаза, которые только и были видны им из-за цветов меж ними. Марина видела, как играет в противоположных очах улыбка, как радостно они сверкают, выражая ей только одним этим взглядом то, что она хотела услышать от него. А потом эти стальные глаза вдруг потемнели, посерьезнели вмиг.
— Я приехал за тобой, — тихо прошептал он. — И увезу тебя, что бы ты ни решила! Моя жизнь без тебя — ничто, только ты способна наполнить ее радостью и эмоциями. Я хочу жить и хочу жить с тобой. Только с тобой, мое сердце… моя душа… моя жизнь…
Краски вокруг начали тускнеть, а его глаза, в которые Марина смотрела, не отводя взгляда, растворяться, будто дымка или утренний летний туман. Нет, хотелось закричать ей, не уходи! Но из ее горла не вырвалось ни звука, лишь какой-то странный звук, будто кто-то чем-то прошуршал над ее ухом. Нет! Нет, не уходи! Беззвучно плакала Марина и, уронив цветы, протянула руки, словно пытаясь ухватить последнее мгновение сна, задержаться в нем еще ненадолго.
Миг, и Марина распахнула глаза и тут же прикрыла их, так как яркий солнечный свет, впущенный в комнату рукой Тани, сейчас раздвигающей плотные занавеси спальни хозяйки. Потом она подошла к Марине, держа в руках капот, чтобы помочь ей совершить утренний туалет.
— Прошу прощения, барыня, но вы просили разбудить вас около полудня, — тихо проговорила Таня, видя недовольное лицо барыни. А затем, когда та милостиво кивнула, помогла ей облачиться в капот, и понесла столик с фарфоровым тазиком и умывальными принадлежностями. — Дурной сон, ваше сиятельство? Быть может, стоит его «на волю выпустить»[462]?
— Нет, — покачала Марина головой, а потом заметила, что плачет, когда дотронулась до своих щек, умываясь.
— Вот и ладненько, — улыбнулась горничная, поливая Марине воду на ладони. — Сон в святочную ночь — вещий. Хорошо, что не дурной.
Нет, подумала Марина, не вещий это сон. Просто очередное напоминание о том, что могло бы быть, но так и не случилось. Ей сейчас вдруг захотелось прижаться к Агнешке, чтобы та растолковала, что опять сулит ей видение. Не очередной ли виток тоски?
Но Марина не стала долее размышлять над тем сном, что ныне ночью привиделся ей. Она спустилась в одну из комнат первого этажа, где под руководством хозяйки девушки наполняли корзины рождественскими пряниками, солониной, небольшими мешочками муки и соли. Немного погодя Марина приказала добавить в некоторые из них леденцов, а в остальные положить по куску простой беленной материи. Эти корзины готовились для ее посещений богаделен в эти святочные дни. Строго следуя наставлениям полученным еще в отрочестве и памятуя о словах Агнешки о милосердии к страждущему, Марина всегда в эти праздничные дни посещала тех, кому в эти благостные дни повезло менее, чем ей и ее дочери, что жили в благосостоянии.