Максаков обошел «треху» и открыл дверцу. Промчавшийся микроавтобус метнул в него комочки снега с мостовой.
— Володя, не расшаркивайся. Там мужики уже отрубаются, наверное. Раньше начнем — раньше сядем. За стол, конечно.
Француз взял портфель и залез в машину. Максаков захлопнул дверцу.
— Приду, и пойдем кофе пить.
«Треха» с пробуксовкой рванула с места. Он посмотрел ей вслед, закурил и побрел вдоль трамвайных путей. Снег стал крупнее и медленнее. Машины с короткими рыками проносились мимо. Усталость качала из стороны в сторону, как пьяного. В глазах мелькали темные пятна.
На остановке возле Кузнечного его догнал «сорок четвертый» трамвай. Тот самый, который они опередили минут двадцать назад. Максаков без жалости бросил недокуренную сигарету и забрался в пустой второй вагон. Кто–то не закрыл люки в крыше, и казалось, что снег идет внутри вагона. Он сел в конце и сонно скользил взглядом по обледеневшим конькам крыш на фоне свинцового неба. У Московского вокзала вошли двое: худосочный парень в куртке «Чикаго–Буллз» и бледная девочка с обесцвеченными волосами и черными полукружьями под глазами. Максаков сразу узнал Нинкиного задержанного. Парень ладонью провел по лицу девчонки.
— Ты поняла, сучка?
Она что–то тихо ответила и сжалась.
— Не слышу, сучка!
Парень залепил ей такую оплеуху, что ее развернуло волчком. Максаков вздохнул. Он был сыт сегодняшними сутками по горло, но смотреть просто так на это не мог. Трамвай повернул на 2–ю Советскую.
— Эй, недоносок!
Парень обернулся.
— Не помнишь меня?
Худое лицо передернула гримаска ненависти и страха. Из угла рта выступила слюна. По щеке скользнула одинокая капля.
— Я, я все… Я не буду…
Девчонка отняла руки от лица и, обняв парнишку, слизнула его слезинку.
— Не трогайте его. Он хороший.
Максаков махнул рукой. Да хоть
сдохните! Трамвай приближался к управлению. Снег валил все сильнее и сильнее. Он поднялся и встал за ними на задней площадке. Шипя и отдуваясь, вагон остановился. Девчонка спрыгнула на асфальт в открытую дверь. Парень обернулся. Лицо его дергалось в каком–то безумном ритме.
— А ты, мент, не лезь в мои дела!
Нож вошел так легко и плавно, что Максаков его сразу не почувствовал. Он хотел выскочить за наглым парнем, но ноги подогнулись, и он сполз на пол вагона, держась за холодный поручень. К трамваю изо всех сил бежала женщина с лыжами в голубом спортивном костюме. Он подумал, что если успеет, то есть шанс, но дверь закрылась, и вагон тронулся. Пол был неровный. Через люк косо летели снежинки. Было не страшно, только жалко маму и Татьяну. Что–то давило в правый бок. Он сунул руку в карман и достал яблоко. Оно было кислым с соленым привкусом крови. Трамвай, раскачиваясь, набрал ход, потом взлетел и начал подниматься выше и выше. Внизу осталось море. Синее–синее. И желтый теплый песок.
Господи! Наконец–то я высплюсь!
Глава 28
Гималаев достал сигарету и опустился в кресло. Оно привычно хрустнуло и наклонилось влево. За окном валил снег. Стягивая перчатки, зашел Стас Андронов.
— Водку я взял. Через полчасика трогаться надо.
Он посмотрел на улицу.
— Эк навалило на Мишкину годовщину. Как тогда утром.
Гималаев молча кивнул.
— Зайдешь за мной. — Андронов вышел.
Игорь затушил сигарету, закурил следующую и пододвинул к себе лежащий на столе документ.
«Постановление о прекращении уголовного дела. Старший следователь гарнизонной военной прокуратуры подполковник Швыдко А. И., рассмотрев материалы уголовного дела 87351, переданного из прокуратуры Архитектурного района СПб… установил… привлечен Ляпидевский Г. А. …предъявлено обвинение в убийстве Одинцова Ю. …в ходе дальнейших допросов Ляпидевский показал… трое неизвестных, встретив его у квартиры Одинцова, под угрозой ножа заставили провести их в квартиру… в присутствии Ляпидевского совершили убийство Одинцова… под угрозой убийства заставили поджечь квартиру и спрятать орудие убийства… оговорил себя под давлением сотрудников милиции… лично избивал майор Максаков М.А… в отношении Ляпидевского уголовное дело прекратить… освободить из под стражи… в отношении Максакова М.А. не возбуждать в связи со смертью… дело направить для дальнейшего расследования в прокуратуру Архитектурного района».
Запищал городской.
— Игорь! — Французов даже запыхался. — Во сколько выезжаем?
— Через полчаса.
— Я опоздаю минут на десять! Дождитесь!
— Ладно.
Гималаев посмотрел на висящую на ручке сейфа шляпу. Посмотрел в окно. Снова закурил. Достал лист бумаги.
«Начальнику ГУВД Санкт–Петербурга и Ленинградской области… Прошу уволить меня из органов МВД…»
Он скомкал лист и бросил на пол. Покурил молча минуту. Достал следующий.
«Начальнику ГУВД…»
Скомкал. Следующий. Еще раз. Кольца дыма поднимались к потолку. За окном набирала силу метель. Смятые листы бумаги покрывали пол как большие снежные хлопья.
Санкт–Петербург
январь — апрель 2002
Мгновения капитана Громова
В жизни каждого опера есть минуты,
когда все решают секунды, и это длится годами.
Из милицейского фольклора
Это был конец. Затертая табличка за стеклом обещала сделать ближайший час длинным и мучительным. Громов посмотрел на свои гонконгские «сейко». До утренней сходки оставалось шесть минут. На Литейный бежать поздно. На Некрасова начался ремонт магазина. Опаздывать нельзя — грозился подъехать с проверкой начальник ОУР района. Громов вздохнул, облизал губы и тихонько постучал в дверь. Никто не отреагировал. Он постучал сильнее. Хищная остроносая брюнетка с лошадиным лицом вопросительно воззрилась на него изнутри, как рыбка из аквариума.
— Мне только пива бутылку.
Боясь не быть услышанным, Громов сопровождал слова выразительными жестами.
Женщина обожгла его неприязненным взглядом и поджала губы.
— Написано ведь: «Переучет». Со всем с ума посходили.
Ее каблуки рассерженно зацокали прочь по чисто вымытому кафельному полу. Показать ксиву он, как всегда, постеснялся. Было холодно и сухо. Порывистый ветер гнал по асфальту опавшие листья и трепал полы видавшего виды плаща. Громов повернулся и побрел в сторону отдела. Его мутило. На лбу выступила испарина. Взмокшая рубашка прилипла к спине.
У отдела курили сменившиеся постовые. Его чуть не вытошнило от запаха табака. Лестница казалось крутой и длинной. Подъем на четвертый этаж дался с трудом.
— Здорово!
— Привет!
«Сосед по кабинету в отпуске. После сходки запрусь и посплю».
— Привет!
— Здорово!
«Только сначала бутылочку «Петровского» на Литейном».
— Опаздываем!
— Успеем!
«Черт! Как голова кружится. Когда уже эта лестница кончится…»
На утреннее совещание никто не приехал. Громов просто–таки зубами заскрежетал. Мог бы глотать сейчас живительную влагу в тихом скверике у больницы, а потом загрузить что–нибудь про плохо ходящий транспорт. Заместитель начальника отдела по опер–работе Артур Вышегородский скрупулезно записывал планы личного состава на день. Что–то шептал Антону Челышеву Серега Полянский. Грустно смотрел в окно Сашка Ледогоров. Украдкой читал газету Яша Бенереску.
— Громов, у тебя чего?
Он с трудом разлепил ссохшиеся губы.
— По материалу.
— По какому материалу?
— По Чайковского, по краже.
— Ну и что по материалу?
— Людей вызывать буду.
— А если не вызовешь?
— В адрес пойду.
— В какой адрес?
— По материалу.
— Юра! Хватит ваньку валять!
Громов подумал, что пора завязывать с выпивкой. Не то чтобы он спивался, но посиделки за полночь случались все чаще, а похмелье с утра бывало все тяжелее. Но хуже всего то, что он начал терять грань, за которой начиналась лишняя рюмка.
— Задержишься после сходки.
Воздух в кабинете наливался влажной духотой.
— Бенереску! Что у тебя с надзорниками?