— Все вышло неожиданно, — улыбнулся Васарис, — и довольно современно, без сентиментальных слов, луны и вздохов.
— Но сирень была!
— Сирень сыграла здесь очень важную роль. Если бы не она, кто знает? Может, пришлось бы ждать сумерек и луны.
— Если бы ты соскучился по мне, как я по тебе, то ждать не понадобилось бы, — ответила Ауксе.
— Вот тебе доказательство, без сирени и без луны! — сказал Васарис, снова прижимая ее к груди.
Но она уже стала серьезной.
— Ну, довольно. Объяснились — и конец.
— Я думаю, это только начало, — заметил Васарис.
— Нет, пока конец, — твердо сказала Ауксе. — Продолжать так мы не можем. Посмотрим, во что это выльется.
Она поставила цветы в воду и спросила:
— Ну, как провел праздники? Что хорошего дома? У него екнуло сердце, но он беспечно ответил:
— Да ничего нового. Все здоровы. Брат собрался жениться, вот мне и надо было кое-что обсудить. А ты как провела время?
— Мы отлично прокатились. В Дзукии есть изумительно красивые места. Я все время жалела, что тебя с нами не было, — не с кем было полюбоваться.
— Я тоже жалею, — сказал Васарис, чувствуя презрение к самому себе за то, что в ответ на ее искренность и доверчивость он вынужден лгать и лицемерить.
После ухода Ауксе Васарис опять упрекал себя, что не сказал ей правды. Ведь теперь ему было бы легче объяснить все это, и она скорее бы его простила. Он сам не мог понять: гордость ли заставила его солгать и на этот раз, нежелание ли оправдываться или боязнь неприятного разговора? Так или иначе, он видел, что увязает все глубже во лжи и оправдаться теперь труднее. То, что прежде казалось незначительной мелочью, теперь, после связавшего их поцелуя, грозило стать причиной серьезного недоразумения.
В воскресенье ему надо было зайти к Глауджюсам, проверить, что сделано за неделю Витукасом. Он пошел с твердым решением поздороваться с Люцией так, как будто ничего не произошло, и сразу же после занятий уйти.
Но едва он вошел в гостиную, как от его решения ничего не осталось. Уже в дверях Люция обняла его и, крепко прижавшись, поцеловала в губы.
— Ступай и скорей кончай заниматься с Витукасом, — сказала она. — Я тебя подожду здесь. До прихода Глауджюса еще целых два часа.
Словно огонь пробежал по жилам Васариса. Просматривая задачи Витукаса, он не переставал ощущать на своих губах поцелуй Люции, нежный запах ее духов кружил голову, словно колдовские чары.
Перелистав тетради Витукаса и задав ему несколько вопросов, он велел мальчику пойти побегать, а сам вернулся в гостиную, где Люция играла на пианино. Едва он вошел, она закрыла ноты, усадила его на диван и села рядом.
— Чем тебя угостить сегодня, Павасарелис? — спросила она, касаясь его руки. — Придвинь мне вон ту коробочку, в ней хорошие сигареты.
Васарису стало не по себе от этого прозвища, напоминавшего юношеские дни, и, подвигая ей сигареты, он сказал, иронизируя сам над собой:
— Не называйте меня больше Павасарелисом. Какой уж я Павасарелис? Скорее осень.
Но она не сдалась:
— О, нет, теперь ты летний зной. Таким ты мне больше нравишься.
Ему не хотелось слушать эти плоские сравнения, он стыдился откровенного заигрывания Люце, но ее близость заглушала неприязнь, он не мог противиться ее женскому обаянию.
Вдруг в передней настойчиво задребезжал звонок и заставил их обоих вздрогнуть. Люция подскочила к зеркалу и торопливо поправила волосы, а Васарис пересел в кресло и закурил. Через минуту Аделе доложила, что «два господина, которые были на пикнике», хотят видеть хозяйку.
Васарис затягивался дымом и мял папиросу, не сводя глаз с дверей, чтобы скорей увидеть, кто же эти два господина, а когда увидел, готов был сквозь землю провалиться от досады. Это был Индрулис и тот франт, имени которого Васарис так и не узнал.
Здороваясь с хозяйкой и целуя ей руку, Индрулис сказал:
— Мы с господином Александром вспомнили прошлое воскресенье и не утерпели — решили проведать вас и удостовериться, что вы здоровы, веселы и хорошо себя чувствуете. Вижу, что и ксендз Васарис пришел с той же целью. Странно, что наши пути так часто скрещиваются, — добавил он, повернувшись к Васарису и двусмысленно улыбаясь.
Люция притворилась очень довольной и отвечала в том же тоне:
— Приятно, что вы меня не забываете. Правда, мы славно прокатились на троицу? Только вот господин Васарис был не очень весел, по крайней мере вначале.
— Ну, ему, как поэту, пристала меланхолия, — будто бы оправдывая его, сказал Индрулис.
Люция приказала Аделе подать кофе и, попросив извинения, вышла в столовую. Индрулис проводил ее цинично-насмешливым взглядом и таким же взглядом окинул Васариса с головы до ног. Людас инстинктивно оглядел себя, но спохватился слишком поздно: на левом плече остались следы пудры и женский волос.