Ничто не ускользнуло от глаз Индрулиса. Он засмеялся, лукаво подмигнув и показывая глазами на пудру:
— Ей богу, Людас, не будь ты ксендзом, я бы подумал, что это свидетельство победы, которой ты можешь гордиться… Поздравляю!
А франт поделился собственным опытом:
— Пудра, губная помада и мел на ботинках иногда здорово подводят.
В дверях показалась Люция, и циничные улыбки мигом исчезли с лиц гостей. Вскоре на столе появились кофе и ликеры. Гости потягивали приятную влагу, курили, рассказывали смешные случаи, анекдоты, ввертывали комплименты хозяйке. Вернулся с прогулки Витукас и, увидав, что Глауджюса нет, зашел в гостиную похвастаться пойманной бабочкой. Индрулис, услыхав, что Васарис крестный отец мальчика и занимается с ним, значительно покачал головой и протянул:
— А-а… Ну, это дело другое. Теперь все понятно. Вышли они все вместе и тут же у дверей распрощались.
Индрулис с франтом отправились своим путем, а Васарис пошел домой. Теперь он был почти уверен, что вскоре услышит о себе и Люции были и небылицы и что эти слухи, если не прямо от Индрулиса, то из десятых уст в конце концов дойдут до Ауксе. Изо дня в день он ждал этого.
Первым откликнулся Стрипайтис. Однажды вечером, запыхавшись, он ввалился к Васарису и, едва успев поздороваться, выпалил:
— Ну, молодчина, директор! Говорят, что ты завел роман с двумя каунасскими красавицами: с одной дамой и с одной барышней. Ох, уж эти мне поэты!
— Откуда такая точная информация? — спросил Васарис.
— В Каунасе, брат, не спрячешься. Ты чихнешь перед сеймом, а в Шанчяй ответят «будь здоров!» Ну, а Гражулите и Глауджювене — дичь крупная. Ой, берегись, Людас! Смотри, попадет тебе!
— Расскажи хоть толком.
— Встретил я вчера Мяшкенаса. Поболтали немного. Вот он мне и говорит: «Слушай, не можешь ли ты предостеречь милого Васариса, а то как бы он не попал в историю. Мне, говорит, Индрулис рассказал подозрительные вещи. Неудобно, говорит, как-никак, директор гимназии, известный поэт… Жалко, мол, человека!» Черта с два жалко, думаю. Завидуешь ты, вот что! Я и не подумаю предостерегать тебя, скорей подзадорю. Будь мужчиной и не обращай ни на кого внимания!
Васарису было противно все это слышать, и он ничего не ответил Стрипайтису.
— Глауджювене-то, оказывается, бывшая докторша из Науяполиса, — продолжал депутат. — Я был с ней когда-то знаком. Теперешний муж ее ловкий спекулянт, бестия. Поведи и меня как-нибудь к ним. А баронессу помнишь? Невредная бабенка была!
— Где она теперь? — полюбопытствовал Васарис.
— Черт ее знает. После войны в Литву не вернулась. Имение во время земельной реформы разбили на участки, в центральной усадьбе сидит уполномоченный барона.
После ухода Стрипайтиса Васарис долго шагал по комнате, размышляя о том, как легко в Каунасе приобрести дурную славу. Люди варятся здесь в собственном соку и, преследуя других, дрожат за свою шкуру. Одно было ясно: Индрулис начал действовать и поступил неглупо, избрав поверенным профессора Мяшкенаса.
Почти в то же самое время услыхал Васарис подобное же предостережение из уст Варненаса. Однако историк литературы отнесся к сплетне серьезней, чем Стрипайтис.
— Мне очень жаль, — сказал он Васарису, — что эта милая, веселая девушка, с которой я познакомился когда-то на твоих проводах, так изменилась. Я еще тогда замечал, что вы льнете друг к другу, как мухи к меду. Но теперешняя госпожа Глауджювене, право, не заслуживает твоего внимания. Влипнешь в какую-нибудь глупейшую историю, потом у всех на языке будет твое имя.
Заботливость товарищей начала изрядно раздражать Васариса. Он уже готов был поступить им назло. Поэтому, выслушав Варненаса, Васарис резко ответил:
— Так что ж? Может быть, ты и сам состоишь в числе моих аргусов?
— При чем же тут аргусы? Прими это как дружеское предостережение, и больше ничего.
— Ну и спасибо. Только я считаю такие разговоры бессмысленными. Я ведь и сам недоволен своими отношениями с госпожой Глауджювене и вскоре прекращу их, но совсем по другим мотивам. Все вы хотите отпугнуть меня от Люции ссылками на ее дурную репутацию, угрозами «неприятных историй». Но я не придаю этому никакого значения. Я ее знаю лучше вас всех, знаю, почему она стала такой, понимаю ее и мне ее жаль. По моему глубокому убеждению человека надо судить по всей его жизни, а не по отдельным поступкам. Пережитые в прошлом страдания могут оправдать или хотя бы объяснить позднейшие заблуждения.