Лукич иногда выходил во двор, чтобы посмотреть на мои мучения. Устраивался на бревно, если светило солнышко, или прятался от непогоды под козырьком. Стульев на крыльце не имелось, поэтому бобыль усаживался прямо на ступеньки - один, а иногда в компании Василя или дядьки Степана. Он никогда не вмешивался в тренировочный процесс, лишь наблюдал, потягивая чефир из дымящейся кружки.
Я много раз задавался вопросом, что сделает Лукич, когда узнает о моих планах. Как расценит мое бегство в верхний город? Как предательство? Выходит, что так… Раньше никогда не доводилось слышать о бывших стригунах, отставных малажцах или вышедших на пенсию членах картеля. В этих конторах срок действия трудового договора отсутствует за ненадобностью, будешь впахивать до конца жизни, а если что-то не устраивает, то степь – она широкая, она в свои объятия всех примет.
Не то, чтобы об этом много беспокоился. Проклятые тренировки выматывали, не оставляя места для лишних мыслей. Поесть, поспать, умыться… и снова задний двор, мастер Митька - день за днем, круг за кругом.
Единственное, что меня по-настоящему тревожило – это предстоящая встреча. Я все гадал, примет ли князь мое предложение по поводу пятидесяти тысяч. Деньги-то не маленькие, чтобы их так просто отдавать. Наверняка попросят какие-нибудь гарантии… Думал, предполагал, так оно по итогу и вышло.
- После оформления свидетельства ты подпишешь все требуемые документы – это первое, - начал перечислять Аполлинарий Андреевич. – Озвученную сумму мы передадим барышне напрямую без твоего участия или участия иных посредников – это второе. И наконец третье, ты будешь беспрекословно выполнять все наши указания. Никаких если, не могу или я передумал… С момента заключения контракта и до его окончания ты становишься негласным членом организации со всеми вытекающими отсюда последствиями.
- Я не хочу заниматься политикой.
Доктор усмехнулся, и неожиданно мягким голосом произнес:
- Мой друг, право заниматься политикой еще нужно заслужить. Данная профессия требует определенных знаний, умений и опыта, мы же берем тебя на совсем другую должность.
- Должность? – переспросил я. – Вы так говорите, будто принимаете меня на работу.
- Так и есть. Любая крупная организация напоминает предприятие с разветвлённой структурой, где каждый занимается своим делом. Есть юристы и приказчики, есть своя служба безопасности, бухгалтерия и рекламщики - много кто есть. Твоя задача - добыча информации, исключительно и только. Никаких политических акций…
- И вас не смущает тот факт, что я не разделяю вашу веру.
- Взгляды, мой друг, - поправил Аполлинарий Андреевич, – всего лишь взгляды или если будет угодно - социалистические учения. Не люблю термин вера. Он слишком претенциозен, а потому подразумевает под собой нечто величественное, оторванное от реальности. Мы же суть есть люди мирские, рассчитывающие на собственные силы… исключительно и только на них.
- Получается, вы против Бога?
- Не в коей мере. Вопросы веры носят личный характер, мы же занимаемся делом общественным, направленным на изменение материальной составляющей жизни, такой как законодательная система, финансовая, образовательная, и прочее-прочее-прочее, не имеющее никакого отношения к проявлению божественной воли.
- Атеисты, - вспомнилось мне научное слово. Правда, бабушка Лизавета называла их безбожниками, нехристями и чертовым семенем, но я все же решил не перегибать палку.
- Мы не можем со сто процентной уверенностью опровергнуть существование высшего разума во вселенной, поэтому атеизм – это тоже своего рода вера. Они могут часами спорить о том, кем создан человек и в чем его предназначение, рассуждать о вопросах высшего порядка не менее витиевато, чем это делают церковные иерархи. У нас же другие задачи, направленные на решение материальных проблем – здесь на земле, а не где-то там в небесах среди облаков. Атеисты ли мы? Может когда доживем до пенсии и появиться свободное время… Еще вопросы?
- Тут такое дело, - замялся я, не понимая, как толком выразить собственную мысль, - по поводу подчинения. Я сейчас живу в доме одного человека…
- Ты о Лукиче? Не волнуйся, до подписания контракта наши требования не будут вступать в противоречия с его приказами. Живи как живешь – тренируйся, исполняй указания, в общем делай все то, что делал ранее. Когда придет время, мы просто вывезем тебя отсюда.
- А дальше?
Аполлинарий Андреевич изобразил легкое непонимание на лице, поэтому пришлось пояснить:
- Что будет на новом месте? Вы уверены, что Лукич меня не достанет?
- Об этом можешь не переживать, - доктор успокаивающе улыбнулся. - В поселке малажские бандиты имеют большую силу – это правда, но на верхний город их власть не распространяется.
Я сильно сомневался по этому поводу, но спорить не стал. У каждой банды имелись свои представительства в городе. У тех же стригунов всем заведовал Кича, по слухам снимающий трехэтажные апартаменты недалеко от центрального парка, у фавельцев - один из генералов, а у казаков… У них наверняка имелся свой человек в городе, может даже не один. Просто народная молва об этом умалчивала или несла столь откровенную чушь, что и обсуждать не хотелось.
- Если вы говорите, что защитите…
- Защитим, будь уверен, - кивнул доктор, – а теперь давай вернемся к личности барышни, которой внезапно посчастливилось разбогатеть.
Конечно же Арина ничего не знала о намечающейся сделке. Я не стал ставить девушку в известность, понимая, что та вряд ли одобрит мое решение. Начнет отказываться, еще и сливу накрутит вдобавок, а деньги сожжет. Она такая, что может. Поэтому я с радостью возложил сию непростую миссию на плечи доктора.
Аполлинарий Андреевич сильно удивился, узнав подробности.
- Это конечно не мое дело, - сказал он, немного поразмыслив, - но оставлять столь крупную сумму этой… этой девушке.
Слово «шлюха» так и не прозвучало из его уст. Доктор был человеком воспитанным и лишь неодобрительно покачал головой.
- Я не изменю своего мнения.
- Как знаешь, парень… как знаешь.
Передача означенной суммы была назначена на третьей декабря, а уже пятого числа меня должны были забрать из опостылевших трущоб в город. Все приготовления были закончены, нужные бумаги подписаны, оставалось лишь ждать.
Страдай я бездельем, точно бы издергался из-за переживаний. А так с утра тренировка, потом перерыв на обед, переваривание пищи и снова тренировка до самого вечера. Оставшиеся часы перед сном я обыкновенно проводил за чтением книги или посвящал бессмысленному шатанию по поселку. Прощался с родным местом, выглядящим столь неуютно в сезон дождей. Серость и безнадега царили повсюду, крысы и те забились в кучи раскисшего мусора, не показывая носа наружу.
Знакомые до боли места… Вот старый дом, где я когда-то давно жил с мамой, дедом Пахомом и бабушкой Лизаветой, и от которого почти ничего не осталось. Новая хозяйка умудрилась сменить все, начиная от занавесок на окнах, и заканчивая выкрашенной в зеленый цвет парадной дверью. Теперь вместо нее темнело безликое железное полотно.
Иду дальше, перепрыгивая через лужи на Первозванной. Сворачиваю в ближайший закоулок и оказываюсь перед пекарней, ставшей когда-то давно вторым домом. Труба на крыше по-прежнему оставалась теплой. Я специально проверил - забрался наверх, провел ладонью по шершавой поверхности кладки. На севере горели шпили высокого города - пустого и бездушного, едва различимого в мареве дождей. С юга простиралась степь, все такая же грязно-рыжая, будто шкурка линяющей лисы. Она одна оставалась неизменной, и будет оставаться такой еще очень долгое время. Пережив и маму, и деда Пахома с бабушкой Лизаветой, и меня.