Однако двояко не подтвердилось следующее: не социалистическое государство будущего было необходимо, чтобы дать рабочим их высокий уровень жизни; напротив — в ставших социалистическими индустриальных странах, как например ГДР или Чехословакия, уровень массового благосостояния существенно более скудный, чем в странах, оставшихся капиталистическими. То, что трудящиеся массы сегодня наслаждаются комфортом и роскошью, это явно не благодаря социалистической революции, а совершенно просто вследствие дальнейшего хода индустриальной революции.
И второе: к сожалению, счастья земного и это новое благосостояние им не дарует. Люди столь же неудовлетворенны и полны забот, как было всегда, и как раз всё ещё продолжающийся, становящийся всё более бурным прогресс промышленного развития, благодаря которому они имеют столь многое, начинает многих из них мало–помалу тревожить.
Тем не менее, с материальной точки зрения людям в развитых промышленных странах сегодня лучше, чем когда бы то ни было, и хорошо, что мы пока этому немного удивляемся. Потому что начиналась индустриальная революция всё–таки ужасно — с двенадцати — четырнадцатичасового рабочего дня, с детского труда, с нищенских зарплат, никудышных условий труда, скверных жилищных условий. И самые умные люди сто или сто пятьдесят лет назад ожидали, что это будет становиться всё хуже: думали о теории обнищания Маркса и Энгельса.
Что неверно в этой теории? Возможно, неверна уже её отправная точка. Маркс и Энгельс видели в неоспоримой нужде пролетариата эпохи раннего капитализма нечто совершенно новое, что принесли лишь капитализм и индустриальная революция в дотоле вполне цельный мир. Новые исследования, однако, дают повод допущению того, что нужда была вовсе не плодом раннего капитализма и начинающейся индустриализации, но скорее наследием докапиталистического и доиндустриального состояния общества.
Английский историк А. Дж. П.Тэйлор (A. J. P. Taylor) пишет в своей истории габсбургской монархии: «В противоположность всеобщему заблуждению, революция 1848 года была вызвана не индустриальной революцией, а её задержкой». Большие города росли быстрее, чем промышленность, которая давала работу и хлеб; вследствие этого уровень жизни в городах падал. Индустриализация — это показал конец 19 века — является лекарством для социальных недостатков, а не их причиной. Вена никогда не была столь революционной, как перед своей индустриализацией. В Вене 1848 года уже был «пролетариат» — из прибывших из сельской местности в поисках работы, однако ещё не было капиталистов, у которых они могли найти работу: это была отправная точка 1848 года».
Это, естественно, прежде всего лишь утверждение, однако оно заставляет задуматься. Новейшие английские социальные историки несколько точнее осветили социальные условия в сельской, доиндустриальной Англии 18‑го века, и то, что они обнаружили, приводит к выводу, что миграция из сельской местности и урбанизация английского пролетариата в период около 1800 года ни в коем случае не создали его нужду, что тогда произвело столь глубокое впечатление на Энгельса, но лишь впервые сделали её видимой.
Почему же тогда подёнщики и крестьяне без земли (сначала в Англии, затем также по всему континенту, а сегодня во всех развивающихся странах) массово стекались во вновь возникающие промышленные города, где они сначала, бог свидетель, вовсе ведь не ожидали никакого рая? Всё–таки потому, что то положение, которое они тут находили, они предпочитали аду, в котором жили прежде. В сельской местности именно в 18 веке при неурожаях можно было буквально умереть с голоду. Впрочем, и там уже существовала своего рода квази–промышленная надомная работа, мануфактура, cottage industries, как ещё полстолетия спустя в Германии у силезских ткачей. По сравнению с этим работа нового типа на фабрике в городе, даже при тогдашних условия, несмотря ни на что, была улучшением. Вот пример: городской английский пролетариат раннекапиталистического периода впервые в своей жизни спал в кроватях, если даже часто по несколько человек в одной; до этого они как само собой разумеющееся спали на полу. Разумеется, массовая городская нужда бросалась в глаза; распылённая сельская нужда, которая ей предшествовала, была спрятана в идиллических ландшафтах.