Сам Ленин, вероятно, на этот счёт пожал бы плечами, будучи лишённым тщеславия. Его посмертная слава не интересовала его, как и слава при жизни. Однако по отношению к своей цели он равнодушен не был. Осознание того, что как раз в победе, да, именно вследствие победы эта цель была упущена, сделала последние годы его жизни полными отчаяния. Это вторая и более глубокая трагедия Ленина. Драма 1922 и 1923 гг. умирающего Ленина, который разочаровался в своём создании и последними, постоянно ослабляющимися, в конце концов отказавшими ему силами ещё раз — тщетно — пытается всё изменить и отменить, ужасна. Ленин в Горках, месте его болезни и смерти — это ещё более потрясающая фигура, чем Наполеон на острове Св. Елены или Бисмарк во Фридрихсру. У них всё же была горькая отрада поражения. Они не были более ответственны за то, что они должны были наблюдать и не могли более изменить. Ленин же вынужден был пережить безотрадность победы, беспомощность победителя. Он достиг всего, чего желал и смог достичь. Как Бог, он мог на седьмой день сотворения мира посмотреть на свое творение — и увидеть, что всё было очень плохо: бурно растущая бюрократия, появление вновь торговцев, капитализма, начинающееся ужасающее господство Сталина, павшая духом и растерянная партия, нет выхода из положения, нет наследника. «В какое болото мы попали», — вырывается стон умирающего.
Ну, болото это Сталин тем временем своим беспощадным способом осушил и затем воздвиг внушительное сооружение власти Советского Союза, которому мумия Ленина в кремлёвском мавзолее с тех пор служит в качестве государственного божества. Однако как раз это есть третий и возможно самый существенный аспект трагедии реального политика Ленина. Он желал мировой революции, однако он создал новую мировую державу. Он желал отмирания государства, господства людей над людьми; его творение тем не менее — это сильное государство, возможно сильнейшее из всех государств, которое стало самым твёрдым из всех институтов господства нашего столетия. Революционер, который привёл революцию к победе средствами реальной политики, в конце стал жертвой реальной политики.
Реальная политика — это такая политика, которая в своих методах принимает неулучшаемость мира. Её внутренне присущая трагика называется тщетность. Революция, однако, обещает прыжок из царства необходимости в царство свободы. Революционер, который становится реальным политиком, то есть который ради победы подчиняется закону необходимого, становится неверен этому обещанию. Сияющее обещание он приносит в жертву банальной реальности. Победоносно осуществлённая революция, что как раз Ленин подтвердил своей победой, является делом рук человека, как всё другое, с прилипшей кровью и грязью, как и всё человеческое. Когда всё сделано и всё прошло, склонны задавать вопрос: ну, и…?
По этой причине победа революционного реального политика Ленина трагичнее, чем крушение революционных идеалистов, таких как Роза Люксембург или Че Гевара. Несомненно то, что Ленин принадлежит к ряду великих свершителей, Наполеона и Бисмарка, однако именно поэтому он принадлежит также к виртуозам тщетности, которыми полна история. Он доказал двояко: то, что революция может победить — и что также её победа ничего не изменяет. Его создание — Советский Союз, величественное творение власти, однако не величественнее, чем многие другие, которые приходили и уходили; и всё же под их фундаментами погребена надежда человечества.
(1970)
Мао Цзэ–дун: вечный революционер
Великие люди могут быть несчастьем общества, однако великие народы переживают своих великих людей.
«Историю делают люди» — этот тезис Хайнриха фон Трейчке у сегодняшних историков вызывает мало уважения. И всё же едва ли есть столетие, какое бы дало для него более убедительные подтверждения, чем наше. Ленин, Гитлер, Сталин: действительно ли история проходила бы таким же образом, если бы этих людей никогда не было? Всех их однако по воздействию на историю превзошёл Мао Цзэ–дун, чья жизнь, идеи и поступки в течение почти пятидесяти лет господствовали в истории Китая.
В энергии и активности, в смелости и оригинальности, правда и в эгоцентризме и своенравии, даже упрямстве, Мао оставляет в тени всех других гигантов 20‑го века. Его неслыханная попытка досконально преобразовать величайшую и древнейшую империю и народ Земли в соответствии со своим личным видением — удалась ли она, могла ли она увенчаться успехом? Наряду со словами людей, которые делают историю, жизнь Мао и его деяния вызывают в памяти также старую китайскую поговорку, которая гласит: «Великий человек — это всеобщее несчастье».