В тот день в состав нашего взвода вошли четыре противотанковых расчета, которых нам так не хватало в предыдущих боях. Сколько я помню, эти расчеты входили в состав Новогродненской кавалерийской дивизии, большинству подразделений которой удалось с частями генерала Андерса вырваться в ночь с 23 на 24 сентября из окружения. Присутствие противотанковых расчетов вселяло в нас уверенность, особенно — когда мы видели двигающиеся по противоположной стороне реки немецкие танки.
Надо сказать, наше снаряжение с каждым днем становилось все лучше. Да и людей больше прибывало, чем погибало. Наши квартирмейстеры быстро приспособились к условиям партизанской войны, и кухни регулярно выдавали наваристый суп с большими кусками мяса, почти ежедневно выпекался хлеб. И все это несмотря на то, что мы почти постоянно были в движении. Посреди безбрежного моря хаоса мы по-прежнему оставались островком дисциплины и организованности, и центром их был наш командир.
В тот день я упал в противотанковый ров и очень болезненно вывихнул ногу. Я с трудом добрался до обоза, где в добавок ко всему у меня начался озноб. Младшие офицеры — большинство их вместе со мною вышли из Вильно — уложили меня в телегу и накрыли множеством одеял. Уснул я моментально.
Во сне мне чудилось, что мы снова в пути, я слышал голоса людей, чувствовал подскакивающую на ухабах лесной дороги телегу. Вдруг мне показалось, что кто-то склонился надо мною. И тут же мне привиделся образ ребенка, лежащего в горячке, и склонившейся над ним матери. Открыв глаза, я увидел над собой лицо взводного, обязанностью которого было кормление полковых лошадей.
— Как с немцами? — спросил его.
— Отступают из Красного Брода, — ответил взводный.
Я снова заснул, и вновь мне слышались голоса и колычание телеги. Когда проснулся, было уже раннее утро. И, к своему удивлению, я обнаружил, что мы стоим на месте, передо мною было то же самое дерево, что и вчера, когда я ложился в телегу. Взводный задавал коням корм. Я выбрался из своей уютной и теплой берлоги под одеялами и, опираясь на палку, поковылял в сторону командного пункта.
Полковник стоял у дороги, ведущей в Красный Брод и, как всегда, о чем-то думал.
— Где вы пропадали, поручик? — спросил он меня, когда я приблизился.
— Спал в обозе, — ответил я с улыбкой, выражавшей просьбу о поблажке.
Мы постояли в молчании. Потом он спросил:
— Что бы вы сделали на моем месте, поручик?
Я посмотрел на него и ответил вопросом на вопрос:
— Есть ли хоть какая возможность пробиться в Венгрию?
Полковник отрицательно покачал головой.
— В таком случае, пан полковник, я созвал бы всех офицеров на совещание, обрисовал им положение, приказал бы уничтожить оружие, чтобы не досталось врагу, и группами по нескольку человек пробиваться в Венгрию. И было бы хорошо, если при этом они старались бы миновать территории, оккупированные советскими войсками. Пожалуй, лучше всего идти за Сан, в направлении Кракова.
Полковник вспыхнул:
— Распустить полк? Исключено! — сказал он таким тоном, что стало ясно, разговаривать на эту тему совершенно бесполезно.
Мы замолчали, но вдруг я почувствовал, что оживаю, я нашел выход.
— Пан полковник, мне кажется, настало время кончить перестрелки с немцами. Ведь это уже не бои за независимость, а за честь. Это демонстрация воли польского народа сохранить остатки Речи Посполитой, и мы довольно показали нашу волю. И теперь нам надо повернуть наше оружие против большевиков. Думаю, нам надо дать бой подходящим силам Красной армии и таким образом закончить нашу роль.
Мне показалось, моя мысль понравилась полковнику.
— Да, но… — начал он и замолчал.
Я понял, о чем он подумал.
— Пан полковник, вы, видимо, вспомнили о приказе верховного главнокомандующего не вступать в бой с большевиками. Не могу поверить, что Рыдзь-Щмиглы, который сам отказывался подчиниться приказу Пилсудского отступить из Киева, мог подписать такой приказ. Хотя…