…Снежная целина хрустела под широкими лыжами, поблескивая, словно солнечный хрусталь. Голубоватый горный ледник приближался, вместе с потрескиванием даря этому миру свежий запах разреженного морозем кислорода. Колючее сиреневое солнце обжигало не хуже крио-заморозки…
Сравнение с крио разорвало странный сон, будто толчком. Еще не до конца пробудившись, астронавт сообразил, что да, действительно толчок — в обшивку корабля что-то врезалось. Скорее всего, очередная партия метеоров, останков поцелуя разогнавшихся в пустоте каменных глыб. Или не каменных, но всем уже надоело изучать состав вселеннского мусора…
Астронавт продрал слипающиеся глаза и хмуро воззрился в планшетку — что там, надо ли вставать? Оказалось — надо, ибо повреждены щиты, и на корпусе вмятина…
[Починка обшивки — Белый].
У соратника в белом скафандре тоже чувствительный сон. Усмехнувшись, астронавт сел на узкой койке, отбросив одеяло, и отметился в ячейке напротив починки щитов. Мельком заметил часы на дисплее — «середина ночи» по специальному корабельному времени, определяемому только лишь цифрами, но не дневным светом. Откуда ему посреди вакуума взяться-то, свету?
Астронавт не стал причесываться и одеваться, поскольку спал, как и все, одетым, а волосы — какая разница, какие они под шлемом. Скафандр всё спишет. В скафандре, словно в коконе, любая жуткая недоформировавшаяся личинка может чувствовать себя в безопасности и покое…
Не потому ли Белый на «пуповине» сейчас мирно болтался в невесомости, пристраивая к поврежденному боку кабины вакуумную присоску для устранения вмятин. Потом он надежно запаяет щели и полирнет все устойчивой полимерной пленкой…
Перестав пялиться сквозь стекло на Белого, астронавт занялся восстановлением щитов. От сильных ударов они перегружались и коротили генератор — с этим следовало что-то делать, но никто еще не прислал инструкций, а ремонтники откладывали задачу в уступки приоритетной — ухаживаниям за главным реактором. Если полетит главный реактор — полетят все…
Наконец, силовое поле вернулось, мигнуло и на мгновение явило себя взору, после чего выцвело до стекольной прозрачности. Астронавт удовлетворенно вскинул к шлему левое предплечье с уменьшенным вариантом планшета на нем, и кратко отчитался:
[Щиты восстановлены — Фиолетовый].
Всё. Можно вернуться в постель и дремать до самого подъема. А можно досмотреть за тем, как работает Белый. Поразмыслив минутку, Фиолетовый выбрал второй вариант и вернулся к обзорному окну, остановился перед ним, сложив руки на пояснице и застыв так в позе вдумчивого созерцателя.
Белый — капитан команды. Он самый смелый, самый хладнокровный, и нет сомнений — не боится никого и ничего. Именно Белый берется за те задания, при упоминании которых у остальных путников холодный пот в скафандры струится. Он однажды поправлял сдвинувшееся ядро реактора, он на ходу спаивал швы работающего двигателя, он и сейчас снаружи, пока все спят…
Белоснежный скафандр сиял на фоне серой обшивки, словно путеводная звезда, но, подумав о таком сравнении, Фиолетовый только мрачно усмехнулся. Не любил белые звезды — убийственно раскаленные, но визуально морозящие, словно горный снег из сна… Кстати, на идентификационной карточке капитана действительно значился позывной «Снег». Позывными почти не пользовались в разговорах, и данный момент Фиолетовый астронавт случайно углядел во время регистрации, под локтем командира…
…Давно закончив с ремонтом, Белый исчез из поля зрения, оставив пустыми космическую черноту и излом темно-серого корабля. Должно быть, именно так если не видели, то ощущали себя матросы субмарины — посреди громадной тьмы и в мелкой хрупкой посудине.
Сравнение с подводной лодкой приходило на ум часто, вытягивая следом ехидное: «А жаль, что субмарина не желтая». Астронавт любил желтые оттенки — цвет теплых солнечных лучей, опадающих листьев, попискивающих канареек, летних лугов и всего того, что он мог видеть на фото земной жизни, и никогда не встречал в родной колонии.
На этом космическом корабле, невольном временном пристанище, находилось немало «солнечных» объектов. Желто-полосатые оградительные знаки вокруг опасных зон, желтые ночники в спальном модуле, желтые провода, тянущиеся в стенах от плафона к плафону, и горчичного оттенка белково-минеральные пищевые брикеты в столовой…
Картинка с подсолнухами, нарисованная ребенком и приклеенная к стенке рядом со спальной нишей Фиолетового. Иногда по утрам астронавт медитировал на неровные зубчатые цветы и напоминал себе: «Вот именно поэтому…»
— Фиол, почему не спишь? — голос Белого застал астронавта посреди коридора. Капитан как раз покинул отсек обеззараживания, где кроме моющих средств хранились плотные скафандры, предназначенные для выхода в открытый космос, и не успел еще надеть шлем более легкой версии комбинезона, «домашки», как называли повседневную форму. У Снега было суровое лицо с глубокими морщинами на хмуром лбу и короткая пегая стрижка. Множество седых прядей делали его ершик похожим на шапочку из шкуры долматинца.
Фиолетовый опустил взгляд, ибо таращиться на чужую внешность считалось неприличным. Вот на колонии обоснуются — и будут вольны хоть в зубы друг другу заглядывать всей командой, а пока что следовало сохранять интригу и предвкушать…
Белый не боялся нарушать даже это странное и мутное правило.
— Вы имеете в виду сон ночной, крио или вечный, командир?
— Не кокетничай, — Белый юмора не оценил и глянул холодно. Он не водил любимчиков среди подчиненных. — Твоя смена начинается через пять часов. Отбой.
— Выполняю, — уже развернувшись, чтобы уходить, Фиолетовый с удивлением заметил, что его придержали за уголок кислородного рюкзака, носимого на случай внезапного отключения общекорабельной «дыхательной» системы.
— Отчитаться в управлении не забудь, — на долю градуса теплее велел Белый. — Про щиты.
— Ах да. Бюрократия…
Корабль дальнего следования «Skeld» был неудобным для жизни. Возможно, изначально его строили с намереньем пытать в нем людей, кто знает! Длинные коридоры, напольные вентиляционные люки при искусственной гравитации, несинхронизированные системы и полный раздрай с внутренней связью — далеко не все его проблемы. Когда экипаж только попал на борт и изумился до глубины души этой музейной обшарпанности транспорта, командир Белый попросил внимания и пояснил ситуацию: пришлось ему тогда сказать, что судно пущено в последний свой поход, и обратного рейса не совершит. Грубо говоря, полетели на списанном куске хлама. Герои.
Здесь было всё, что необходимо для существования посреди космоса, но не было уверенности не только в завтрашнем дне — в следующей минуте. Постоянно что-то сбоило, отваливалось, не транслировало, гасло, съезжало с оси. В первые пару дней ремонтники сбились с ног вместе со всей командой, а навигатор с капитаном в рулевой пинками и руганью настраивали посудину на путь истинный. Дальше стало полегче. Вот уже больше недели крупных поломок не обнаруживалось, не считая этой ночи, но метеоры — это снаружи, это природа, здесь уж никто не виноват…
Проклятая карточка в считывателе снова заедала. Идентификатор попался на диво капризный. То ему быстро, то медленно, то скользко, то шершаво, то карточка не той стороной, хотя вставлено правильно. Кажется, вся команда успела прочувствовать на себе немилость аппарата, и потому отчитываться в управлении мало кто любил — занятие нудное, проблематичное, пакостное. По логике, хватало отчетов на планшетнике — галочки об устраненной проблеме. Так нет же!..
Наконец, она сработала, и астронавт удовлетворенно воззрился на кусок пластика с магнитной полоской, голо-печатью, небольшим фото и зашифрованными личными данными. Открытыми оставались лишь приписанный цвет униформы — фиолетовый, и позывной — Тенёк.