***
- Когда он снова очнется? - потребовал ответа Палпатин, пронзительно сверля взглядом Халлина.
Нейтан нервно сглотнул.
- Я не могу сказать точно, Ваше Превосходительство. Побочный эффект болеутоляющих, которые ему необходимы, вызывают сонливость. Я уверен, что…
- Прекратите давать их, - приказал Император.
Халлин запнулся, растерявшись и не зная, что ответить - но понимая, что должен, проговорил:
- Мм… болеутоляющие жизненно важны для...
Палпатин лишь слегка повернул к нему голову, и этого было достаточно, чтобы заставить доктора замолчать; вся его решимость исчезла под желтым адовым взглядом. Однако ситх уточнил свою волю, вернув взгляд к мальчишке:
- С этого дня он больше не должен получать их.
- Это замедлит восстановление. - Последняя и бесполезная попытка доктора. Палпатин принял это решение еще несколько дней назад.
- Значит, у него будет достаточно времени, чтобы обдумать, как его предали. Он не должен ни забывать об этом, ни игнорировать. Он должен наконец получить заключительный урок, который слишком долго не давался ему - а любое знание имеет цену. Я не слеп, доктор, и знаю, что он делал. Он ступал по очень тонкой грани. Но теперь он больше не может сохранять нейтралитет. Это невозможно в его положении. Не должно быть никакой середины и никаких сомнений. Любой мятеж - преступление. Восстание - преступление. Предательство - преступление, не имеющее равных. Он должен научиться уничтожать врагов или они уничтожат его. Это тяжелый урок, но его необходимо изучить. Необходимо отказаться от прошлого, чтобы иметь будущее. - Палпатин взглянул на доктора. - Вы лечите пациента, я создаю ситха.
- Лекарства сохраняют его жизнь: подавляют инфекцию и сепсис, предотвращая биохимическую последовательность, ведущую к органной недостаточности. Они контролируют гиперметаболизм и аспирационную пневмонию. Мы только что начали разбираться с осложнениями от травматического повреждения мозга.
- Лекарства, необходимые для лечения опасных для жизни нарушений, оставьте. Все остальное, включая болеутоляющее в любой форме, должно быть исключено.
- То, что вы требуете, вызовет… значительное... страдание…
- В этом и смысл, - любезно пояснил Палпатин, отклоняя аргумент доктора и продолжая вглядываться в лицо мальчишки.
Конечно, это причинит ему боль - но не было лучшего учителя, чем она. Лучшего напоминания. И мальчишка был хорошо знаком с этим уроком.
Ему не нравилось думать так, не нравилось думать, что это влияло на его мысли и реакции, но оно влияло, независимо от желания. Так как находилось в самой природе человека. Один из самых основных импульсов в галактике, записанный в каждую клетку тела со времен зарождения жизни - самозащита. Самосохранение. И не имело значения, как часто мальчишка упирался и сопротивлялся этому, никакое вопиющее упрямство не могло отменить то, что было создано эволюцией.
Месяцы наказаний и воздействий на разум Скайуокера, со времени, когда он впервые был заперт в казематах дворца, заставили его повиноваться. Некоторое время. Почти полгода. Затем мальчишка, наконец, зашел слишком далеко – проверяя, как далеко он может зайти - и урок пришлось повторить. Его джедай вновь проснулся в той же камере под дворцом - в своей камере – в тюрьме, построенной специально для джедая.
И затем снова, через восемь месяцев, когда Скайуокер бросил излишне дерзкий вызов по незначительному вопросу. И снова через десять месяцев - когда он перешел границы терпения Палпатина.
Были и меньшие инциденты, конечно, но с ними можно было разбираться, решительно и жестко, без того, чтобы кидать его на недели в зверское заключение, держа в клетке и подчиняя заново дикий нрав. Необходимо быть безжалостным, сталкиваясь даже с маленькими спорами и инакомыслием - жестоким и неумолимым - независимо от того, кто спровоцировал ситуацию. Все это было не только уроками, но и примером для подражания. Если бы мальчишка последовал ему, сейчас он не был бы ранен.
Доказательство ценности этого метода было хорошо видно в действиях его джедая. Прошел уже почти год с тех пор, как он последний раз валялся на холодном кровавом полу своей тюрьмы - накаченный наркотиком, который подавлял и ограничивал его, но все же сохранял в сознании, чтобы понимать свою беспомощность, питая негодованием огонь, разжигаемый Палпатином.
Он наблюдал сейчас за мальчишкой и вспоминал… Вспоминал вспыхнувший внутри Скайуокера ужас - ужас понимания, несмотря на туманящий сознание наркотик. Он был настолько слаб, настолько измучен и избит, что не мог ни двигаться, ни даже просто отвернуться от Палпатина, который, сидя рядом, мягко вытирал рукавом мантии кровь с его лица, после того как гвардейцы оставили камеру.