Но очевидно в согласии Люка он не нуждался; хотя, чему тут удивляться?
Утро пролетело в мыслях о том, что сказал Халлин. Состояние шока и возмущения переросло в гнев и сменилось непреклонным решением не допустить плана Палпатина независимо от цены. Независимо ни от чего, от любых средств. Он не станет марионеткой старого ситха. Не позволит так использовать себя.
И если единственный способ восстановить контроль над своей жизнью заключался в том, чтобы оставить свое прошлое, то теперь он был готов к этому. Без колебаний, без сожалений. Как он мог позволять себе подобное, когда другие не испытывали никакой растерянности?
Этого и добивался его Мастер? Несомненно, он понимал, что все сказанное им Халлину в конечном счете станет известно Люку. Тогда что это? Очередная манипуляция, толкающая его еще ближе к Тьме? Если так, то Палпатин победил в этой игре, потому что Люк наконец добровольно был готов освободиться от своего прошлого.
В конечном счете, к очень большому беспокойству Халлина, Люк дошел до спортивного зала в своих апартаментах, надеясь во время тренировки очистить разум и освободиться от тяжести сделанного открытия. Отчасти это получилось, он был рад, что смог отвлечься от разных предположений о двойственности игр его Мастера, но расстроился, что собственное тело еще настолько слабо. От совсем небольшой нагрузки мышцы были на грани полного изнеможения. Когда он ощутил, что по коридору идет Вез Риис, с бурлящими и не предвещающими ничего хорошего, неопределенными мыслями, Люк в ожидании повернулся к двери, вынуждая Халлина сделать то же самое.
Риис зашел с предупреждающим волнением, как на лице, так и в его ощущении в Силе, быстро взглянул на Халлина и повернулся к Скайуокеру.
- Сэр. Я только что получил сообщение от канцлера Кордо о том, что Император сегодня вечером будет ужинать здесь, - доложил Риис.
Люк скрипнул зубами, удерживая гнев. Небрежно спросил:
- Кордо объяснил это?
Люк редко использовал титулы без особых причин, если речь шла не об Императоре или отце - учитывая его положение власти, исправлять его было некому.
- Нет, никак. Он передал только факт, что Император будет ужинать вечером здесь.
Люк шагнул к стулу; Халлин привстал, явно борясь с порывом броситься Люку навстречу, чтобы поддержать его, если тот упадет - слишком заметна была еще его слабость, хотя Люк и пытался скрывать ее.
- И больше ничего? - спросил Люк, опираясь на спинку стула, прежде чем сесть.
- Мне приказано устроить ужин не в Парадном Обеденном Зале, а в вашей частной столовой. - Риис неуловимо отвел взгляд в сторону и Люк ощутил его внезапное смятение. Такая реакция стала уже довольно привычной Люку, и он учился игнорировать ее. На что именно она была сейчас - на еще воспаленный грубый шрам на лице или на явное несоответствие цвета его глаз, или на какое-то более глубокое чувствовавшееся в нем изменение - Люк точно не знал и не пытался понять.
Вместо этого он сосредоточился на намерениях своего Мастера, которые всегда были тщательно обдуманы и предумышленны. Маленькая улыбка подернула уголки израненных губ:
- Думаю, я должен поговорить с Дэрриком, - сказал Люк, имея в виду своего гардеробмейстера.
Риис поднял вопросительный взгляд.
- Мне нужна рубашка, - ответил Люк загадочно. - Очень определенная рубашка. Я не надевал ее... три года, но Дэррик должен знать, где она.
Риис был заинтригован:
- Какая-то особая причина?
Люк многозначительно взглянул на двери, давая резко понять, что кто-то еще подходил к залу. Он ничего не говорил и не показывал - все знали, что здесь работало наблюдение службы безопасности. А последовавший вход Мары Джейд прервал все дальнейшее обсуждение; впрочем, Люк уже умел не показывать этого - продолжая и естественно заканчивая разговор:
- Я полагаю, мой вечерний гость пытается сказать мне кое-что важное - не хотелось бы, чтоб он думал, что я упускаю этот смысл. - Он слегка повернулся. - Доброе утро, Рыжая.
Глава 6 (часть 3)
Мара оставалась при исполнении служебных обязанностей в апартаментах Скайуокера всю оставшуюся часть дня, ощущая его напряженность и слабость и видя его замкнутость и задумчивость. Это кажущееся равнодушие не сильно беспокоило ее - она понимала, что под маской отстраненности скрываются несущиеся галопом мысли – точно, как у Палпатина.