А уж молчун он какой! Спросит кто‑нибудь его — не видел ли моего осла, Муса–Хаджи? Старик обычно отвечает: не видел, я караулю колхозный склад, а не твоего осла. Станет мужа упрекать Умакусум:
— Видел же ты осла, почему не говоришь.
А тот свои доводы приводит:
— Если бы я сказал, что видел, мне задали бы вопрос, где видел, когда видел, куда пошел, зачем домой не привел. А у меня времени нет зря болтать. Я сторожу колхозное добро.
Вот какой человек был Муса–Хаджи. Мой дед часто говорил, что такого верного друга у него в жизни не было. И вот теперь мы собирались его обмануть. Уйти бы мне от Микаила, а ноги не идут, чего я прилип к нему?
— Ага, придумал, — закричал Микаил, — Ты скажешь, что Умакусум умирает.
— Ну, это уж слишком.
— Ну, мол, плохо ей. Разве ты не знаешь, что почти каждый день к Умакусум врача вызывают. У нее же астма. Старик сразу поверит, а ты потом объяснишь — шел мимо дома и услышал, как тетушка Ума стонет, и прибежал сообщить.
Это мне показалось убедительным. Мы ведь действительно шли мимо их дома, могло это ведь случиться, что я слышал ее стон. Она и так трудно дышит, когда поднимается по лестнице.
— Ну как, пойдет?
— Пожалуй, если… — я не успел договорить, как сзади нас довольно явственно хрустнула ветка. Мы разом оглянулись. Никого. Прислушались. Все было тихо. Наверное, послышалось.
— Говори тише, — прошептал Микаил, — а то мы так кричим с тобой, за километр слышно. Ты иди, побегай сперва немножко, пусть старик подумает, что ты сразу оттуда. А я за деревом спрячусь, пока его спина не покажется за той стеной.
Я отошел от гаража, пробежался и как закричу!
— Дедушка Муса–Хаджи! Дедушка Муса–Хаджи!
— Что случилось, сынок?
— Тетя У маку сум заболела.
— Ой, ой, беда с этой старухой, — слышу встревоженный голос. Муса–Хаджи бросил нож с незаконченной ложкой и слышу, идет к воротам. — Спасибо тебе, сколько раз я ей говорил: не ходи за водой, не подметай двор. Нет, не слушает, моя старая, спешит на тот свет. — Так говорил он все это, будто делился с кем‑то. — А ведь все это у нее от того, что в молодость большие вязанки сена на спине таскала. Я то на гражданской, то с фашистами бился, а она тут надрывалась, бедняжка, кормила, поила детей. А ведь Какая здоровая да красивая женщина была моя Умакусум.
Муса–Хаджи запер гараж и заковылял к дому, как вдруг, словно снег на голову, откуда‑то появился’ Джамбулат. Красный, всклокоченный и злой–презлой. Так вот отчего хрустнула ветка!
— Дедушка, дедушка, — закричал он, — не беспокойтесь. Ананды обманывает тебя.
— Что ты говоришь? — не понял Муса–Хаджи. — Разве так обманывают старых людей? — Он бессильно опустился на камень. — Зачем, дети, так зло шутить?
— Они хотели камеру украсть. Я слышал, как они сговаривались.
— Камеру украсть? — вдруг вскочил Муса–Хаджи.
Он рысцой побежал к гаражу, схватил винтовку.
— Где они?
А мы были уже далеко. Впереди мчался Микаил, а я в отцовских сапогах трусил сзади.
— Вот, проклятый, — шипел он, — все испортил. — Ты говоришь, кунак. Ябеда он, а не кунак. Подожди ж, я тебе этого не прощу. Так здорово все придумали… — Микаил сжимал кулаки, скрипел зубами от злости. А я не знал куда деваться от стыда. За один день дважды опозорился. Я ужасно злился на Джамбулата. «Еще хотел дружить с ним! С этим ябедой. Подкрался к нам, как шпион, и все подслушал. Мало того — старику рассказал! Нет, нет, непременно проучить его, — решил я тоже.
Прошла неделя. С Джамбулатом мы виделись только по вечерам. Днем я старался не попадаться ему на глаза. Даже в школу ходил несколько раз — с учителем труда мы красили парты в классе, доску, стол. Скоро ведь зазвенит звонок — и прощай каникулы! Иногда с Микаилом мы бывали на озере, но держались в противоположной стороне от Хабсат и Джамбулата.
— Эх, окунули бы мы этого паршивца разок–другой, да ведь он плавает здорово! — признался Микаил. А я про себя добавил: «Окунул бы ты, если б сам хоть на воде держался!»
А Джамбулат вел себя как ни в чем не бывало. Освоился в ауле, как будто родился здесь. Все его интересовало, даже на кладбище ходил с матерью — узоры на памятниках изучал. Дедушка мой в нем души не чаял, еще бы! Кто еще часами мог слушать его воспоминания, меня‑то не заставишь — я давно их выучил наизусть.
А вчера тетя Заира хвалилась, что городской мальчик ей водопровод починил. Золотые, говорит, у него руки.