Бой приближался. Совсем близко от ребят пробежал в разорванной одежде мюрид, за ним второй. Они обогнули кладбище, направляясь к мельнице.
«Мюриды с поля боя бегут, — жестами объяснил Абдулатип Хабибу. — В горы драпают».
Мюриды появлялись все чаще, они уже десятками бежали с поля боя. Ребята переглянулись и без слов поняли друг друга. Абдулатип опустил гашетку и дал первую очередь. Еще Сааду в крепости учил его стрелять. Правда, первые снаряды пролетели мимо цели, ведь Абдулатип стрелял впервые в своей жизни. Мальчик дал вторую очередь. Одна из пуль попала в ногу коня мюрида. Конь упал, сбросив седока в реку. Остальные мюриды, не поняв, откуда стреляют, бросились врассыпную.
Хабиб радовался, тормошил друга: «Давай, давай еще», — жестами говорил он.
На дороге показались четверо конных мюридов. Они ехали со стороны аула, направляясь, очевидно, куда‑то в горы. Две лошади были сильно навьючены. Абдулатип присмотрелся. Теперь он хорошо видел тех, кто сидел на конях. Впереди, без сомнения, ехал Гусейн, за ним — незнакомый мюрид. А сзади на сильно навьюченных лошадях — Дарбиш и его сын Назир. «Неужели бегут из аула? — подумал Абдулатип. — Значит, партизаны где‑то уже совсем близко. Нет, нет, он не ошибся — это точно Гусейн и ненавистный Дарбиш». Абдулатип внимательно всматривался, боясь ошибиться. И вдруг совершенно отчетливо увидел своего Тулпара, — да, да, проклятый Гусейн ехал на их красном коне, пх Тулпаре. «Украл коня у отца! — Абдулатип бросился к прицелу пулемета. — Только бы не промахнуться, не попасть в Тулпара». Руки у мальчика дрожали. Вдруг он услышал крик Хабиба. Глухонемой паренек, так же как и Абдулатип, напряженно всматривавшийся в тех, кто ехал по дороге, узнал своего давнего врага и, громко что‑то крича, бросился к дороге. В руках у него был большой охотничий нож, который он обычно носил за поясом. Увидев несущегося прямо на него глухонемого с ножом в руках, Дарбиш вскинул винтовку и выстрелил. Хабиб, вскрикнув, согнулся и, держась за живот, опустился на землю, выронив нож. «Убили, убили Хабиба», — Абдулатип с трудом пришел в себя, нажал на гашетку. Пулемет заговорил.
— Засада! — крикнул ошеломленный Гусейн и пришпорил коня. Абдулатип дал очередь еще. Он увидел, как Дарбиш вдруг схватился за грудь, едва не вылетев из седла. Его конь, словно обезумев, рванулся, направляясь обратно в аул. А Гусейн был уже далеко, Тулпар нес его в горы. Следом за ним несся конь Назира. «Упустил, упустил», — чуть не плакал Абдулатип. Вне себя от досады и горя, он бросил пулемет н побежал к Хабибу. Тот лежал в луже крови и тихо стонал, едва шевеля губами. Видно, что‑то пытался сказать на прощанье другу и не мог. В голубых глазах застыло страданье. Правой рукой он зажимал рану на животе. Левая рука была прострелена и безжизненно повисла. Абдулатип приподнял друга.
— Что случилось? Что с ним? — Из аула бежали люди.
— Посмотрите, посмотрите! — услышал вдруг Абдулатип женский голос. — Дарбиша лошадь волочит!
— Видно, кто‑то из партизан подстрелил, — сказал стоявший в толпе старый Гамзат. — Хватит, попил он нашей крови. Хотел со своим добром убежать, да не удалось.
— Абдулатип! — Мальчик узнал голос отца. Он стоял над Абдулатипом и гладил его вихрастую голову.
— Папа!
— Сынок! Шивой, — голос отца задрожал. — Отпусти Хабиба, видишь— он уже не дышит. Не плачь, пойдем. Теперь ему уже не поможешь.
— Папа, нашего Тулпара увел Гусейн, — Абдулатип всхлипнул.
— Знаю, сынок. Еще вчера ночью увел, прозевал я коня. В ту ночь я у дяди Нуруллы был, доктора к нему привел.
— У дяди Нуруллы?
— Да, сынок. Мюриды отрезали ему руку. Руку мастера, — отец не мог говорить от волнения.
— Скоро всех мюридов прогонят, папа!
Когда отец с сыном вошли во двор своего дома, Издаг навьючивала тюками стоявших посреди двора двух ослов.
— Пусть горит этот проклятый дом. Не было мне здесь никакой радости, — кричала она.
— Дом наш не сгорит, зачем ему гореть, — сказал отец, устало садясь па скамью. — Прощай, Издаг. Ты только горе принесла мне в дом. Ты и твой брат.
— Не смей произносить имени моего брата! — кричала разъяренная Издаг. — Мужчины там воюют с этими иноверцами, а ты дома сидишь. А еще усы носишь, как верный мусульманин.
— Ну, нет, Издаг. Теперь‑то я не буду сидеть дома. Теперь я знаю, с кем мне по пути. Не с твоим братцем, нет. Я пойду с красными, против таких, как твой брат. Я отомщу этим разбойникам. За все горе, которое они принесли людям. За руку Нуруллы и за коня! Уезжай, да побыстрее.