В ТИХОМ ОМУТЕ
Призраки Элм-стрит
Вентилятор на потолке моего кабинета в Лос-Анджелесе вращался с ленивым, похожим на предсмертный хрип гулом. Он не охлаждал помещение, а лишь гонял по кругу пыль, запах дешевого виски и неудач. Мелькание его лопастей отмеряло время, которое текло медленнее, чем патока, и было таким же густым и липким. Я сидел за своим столом, потрескавшаяся клеенка на котором отсвечивала тусклым желтым светом настольной лампы — единственной, что я мог позволить себе включить до вечера. Передо мной лежал неоплаченный счет за аренду, папка с забытыми делами, которые никуда не вели, и мой Браунинг 9 мм 1935 года — старый, как смертный грех, и такой же вечный. Я разбирал и собирал его с закрытыми глазами, чтобы занять чем-то руки и не смотреть на пустой стул напротив.
Я смотрел в окно. За грязным, покрытым тонкой сетью трещин стеклом Лос-Анджелес кипел и бурлил, жизнь била через край, шумная и безразличная. Но здесь, на втором этаже над прачечной «Счастливые пузыри», время, казалось, застряло в паутине и пыли, в квитанциях от коллекторов и в воспоминаниях, которые уже никому не были нужны. Я размышлял о закате. Не о том, что садился за холмы Санта-Моники, окрашивая небо в кроваво-багровые тона, а о своем собственном. Моя карьера, которая когда-то подавала надежды, скатилась к разводам неверных мужей и розыску сбежавших из дома дочерей. Я был живым архивом чужих секретов и разочарований, и груз их с каждым годом становился все тяжелее, отзываясь ноющей болью в спине по утрам и глухим стуком в висках после обеда.
Стук в дверь прозвучал как выстрел в этой гнетущей тишине. Негромкий, неуверенный, но настойчивый. Не похожий на стук разносчика или почтальона. Стук того, кто принес с собой проблемы. Я не ждал клиентов. Я редко их ждал.
— Войдите, — прокричал я, и мой голос скрипел, как несмазанная дверная петля, выдавая долгое молчание.
Дверь со скрипом открылась, впустив в комнату длинную полосу света из коридора. В проеме стояла женщина. Лет двадцати пяти, одетая скромно, но со вкусом — светлое платье из дешевого шифона, но идеально отглаженное, темный жакет, скывающий красивую фигуру, и маленькая шляпка-таблетка с черной вуалью, которая скрывала верхнюю часть лица, как будто она стыдилась собственных глаз. Но вуаль не могла скрыть опухшие, красные от слез веки, дрожь в тонких, без перчаток, руках и бледность кожи, проступающую сквозь слой недорогой пудры.
— Мистер Келлер? — ее голос был тихим, надтреснутым, словно она сорвала его на крике. — Джон Келлер?
— В последний раз проверял, так и было, — я махнул рукой в сторону потрескавшегося кожзаменителя клиентского кресла. Движение было отработанным, почти механическим. — Присаживайтесь. Что-нибудь выпить? Коньяка нет. Виски есть. Не лучший, но крепкий. Может кофе?
— Нет, спасибо. — Она опустилась на стул, сжимая сумочку так, будто это был спасательный круг, единственное, что удерживало ее на плаву в бушующем море. — Меня зовут Марианна Мэйсон. Мне… мне нужна ваша помощь.
Когда она впервые произнесла своё имя — Марианна Мэйсон, — я машинально отметил, как непривычно оно прозвучало в этой комнате. Обычно сюда приносили чужие секреты с горьким привкусом, и каждое имя было как камень в кармане утопленника. Её имя же будто не вязалось с прокуренным воздухом и запахом дешёвого виски. Оно звучало так, словно его следовало произносить на светской вечеринке под звуки рояля, а не в моей конуре над прачечной.
Я положил карандаш на стол, задержал взгляд на её руках. Пальцы худые, нервные, чуть подрагивают, будто она держит не сумочку, а кинжал, которым готова защищаться от всего мира. Кожа на костяшках чуть потрескалась — следы постоянной работы. Видно было, что это не барышня, привыкшая к салонам. Она умела стирать бельё, носить воду, вытаскивать из печи подгоревший хлеб. Умела жить без удобств. И всё же в её позе оставалось что-то упрямо прямое, почти гордое.
— С мужем проблемы? — спросил я по привычке, доставая из ящика стола блокнот и карандаш. Большинство моих дел начиналось именно так.
— Моя сестра мертва, — выдохнула она, и слова повисли в воздухе, тяжелые и безжизненные, как трупный запах. Они заполнили собой всю комнату, вытеснив даже запах пыли и виски.
Я медленно отложил карандаш. Я посмотрел на нее внимательнее, уже не как на потенциального клиента, а как на вестника. Не клиентка. Посланница из мира призраков, пришедшая за тем, чтобы я последовал за ней в царство теней.
— Сочувствую, — сказал я обезличенно, по-протокольному. Слова за годы практики потеряли всякий смысл. — Чем могу помочь?
— Они говорят, это был несчастный случай. Утечка газа. Но это неправда. Лоретту убили. Я в этом уверена. Я это чувствую. Здесь, — она прижала руку к груди, и пальцы ее впились в ткань жакета.