И есть еще один… Артур Эллис. Его редко видят. Он живет на окраине, в большом доме за высоким забором. Он приезжий. Из Чикаго, говорят. Он… он не похож на других. Он тихий, но от него исходит опасность. Как от спящего волка. Лоретта боялась его больше всех. Она сказала, что он может быть ключом ко всему. Что он связан с Кроу. Деньгами. И чем-то еще… чем-то старым и темным.
И все они… все они связаны невидимыми нитями. Деньги, молчание, страх. Они все друг друга покрывают. И Лоретта стала угрозой для их маленького совершенного мира. И они убрали ее. Как убрали Джейн. Сделали это чисто, аккуратно. Как несчастный случай. Но это не так. Я это знаю. Я чувствую это здесь.
Я записывал имена, но больше прислушивался к её интонации. В её словах не было театральности. Она говорила о них так, будто они жили у неё в гостиной и каждый день садились за её стол.
— Она часто вам рассказывала о них? — уточнил я.
— Почти каждый вечер, — кивнула она. — Иногда даже по телефону. Она знала, что это опасно. Но она не могла молчать. Она говорила, что в Гленвью есть что-то большее, чем просто коррупция или жадность. Что-то… древнее. Она называла это «гнилью в корнях».
Эта фраза зацепила меня. «Гниль в корнях» — звучало не как слова перепуганной домохозяйки. Звучало как диагноз.
Я затушил сигарету, встал и прошёлся по кабинету, обдумывая. Она следила за мной глазами, полными тревоги и надежды.
— Мисс Мэйсон, — сказал я, остановившись у окна, — вы должны понимать: то, что вы мне рассказываете, звучит как городская страшилка. Соседи шепчутся на крыльце, дети придумывают легенды, чтобы пугать друг друга. Иногда эти легенды основаны на истинных событиях. Но редко.
Она снова прижала руку к груди, и ее пальцы впились в ткань так, что побелели костяшки.
Она поднялась тоже, шагнула ближе. Её голос стал почти шёпотом:
— Я видела, как они смотрели на неё на похоронах. Все эти «уважаемые люди». Их глаза были стеклянными Они не скорбели. Они проверяли, не оставила ли Лоретта за собой след. Я почувствовала это. Я не могу объяснить. Но я знаю.
Я снова посмотрел на неё. И понял, что эта женщина не отступит. Хоть я скажу ей «нет», хоть выставлю за дверь — она всё равно будет копать. И либо её закопают раньше времени, либо она найдёт способ дожить до правды.
— Мисс Мэйсон, — сказал я, откинувшись на спинку кресла, — вы понимаете, что всё, что вы мне рассказали, — это слухи? Подозрения. Намёки. Для суда этого мало.
Она подняла глаза. В них не было сомнений.
— А для вас? — спросила она.
Вопрос ударил точнее, чем выстрел. Для меня — этого было достаточно. Потому что в её голосе не было игры. Она верила. И эта вера была прочнее любой бумаги.
Я вернулся на своё место и сделал пометку в блокноте: «Марианна — не отпустит. Даже если я откажусь».
— Мисс Мэйсон, — сказал я после паузы, — в моей практике было немало клиентов, которые приходили ко мне с похожими историями. «Сестру убили», «мужа подставили», «сына похитили». Почти всегда оказывалось, что за громкими словами — обычная случайность или личная трагедия. Несчастный случай. Самоубийство. Чужая ошибка. И лишь изредка — настоящее преступление.
Я говорил жёстко, нарочно. Хотел проверить, выдержит ли она прямой удар.
— Я понимаю, — ответила она, и голос её дрогнул только на секунду. — Но Лоретта была не такой. Она не из тех, кто спотыкается на ровном месте. Она всегда знала, куда идёт. Если бы что-то случилось случайно, я бы смирилась. Но она сама мне сказала, что её жизнь в опасности. Разве это похоже на случайность?
Я не ответил. Она уловила моё молчание и продолжила:
— Вы, наверное, думаете, что я просто схожу с ума от горя. Что я вижу заговор там, где его нет. — Она опустила глаза. — Может быть. Но у меня больше никого не осталось. Если я не найду правду, то я потеряю её навсегда.
Слова прозвучали так просто, что я почувствовал, как сигарета в пальцах погасла, а я и не заметил.
— Хорошо, — сказал я. — Продолжайте.
Она глубоко вдохнула, будто собиралась с духом.
— В Гленвью есть один священник. Отец Донован. Лоретта говорила, что он слишком часто молчит там, где должен говорить. Что его исповеди — не только прощение грехов, но и сделки. Люди доверяют ему свои тайны, а он… он хранит их за плату. Не всегда деньгами. Иногда — услугами.
Я приподнял бровь. Церковные тайны редко становились частью моих дел, но если становятся — дело всегда пахнет хуже всего.