"Возможно твоё наказание будет другое, меня в первый раз наказали когда ещё мама была жива" Даниэль пожал плечами и надел робу обратно скрывая худое тело под тканью. Не успел Джон открыть рот как в комнату без стука вошла Сара
"Отец ожидает тебя" её голос звучал заинтриговано, она глянула на Даниэля и хитро улыбнулась смотря ему в глаза. Она кивнула в сторону двери и Даниэль сразу вышел из комнату прикрыв дверь. Сара достала из-за спины черный лоскут ткани
"Встань на колени" голос Сары упал минимум на октаву что заставило Джона сразу подчиниться, он даже ее заметил как Сара вдруг перешла на 'ты' и на приказной тон. Закрыв офицеру глаза она повела его по теи же тихим коридорам, у Джона была отличная память да и гадать особо было не нужно, ведут его очевидно в комнату наказаний.
Его повели на ту самую Сценку и поставили на колени, какое-то время была абсолютная тишина, атмосфера давила на нервы, наконец повязка упала на пол, взору полицейского открылись все люди секты, все смотрели на него, кроме Даниэля который смотрел в пол еле сдерживая слезы. Сзади послышался тот самый бархатный голос
"Дитя моё, Джон, хотелось бы чтоб ваше прибывание тут было безболезненно но ваша боль очистит грехи твои" Джон послушно кивал и в глубине души он ликовал, у него будут неоправержимые доказательства того что тут происходит. Он услышал звук взмаха плети
"Считайте удары дитя моё" первый удар рассек робу и только сейчас парень понял что плеть почему то острая, будто в неё были вшиты маленькие иголки или что-то наподобие, второй удар уже пришёлся по почти оголенной спине, тёплая алая кровь потелка по коже. Мычания боли не были слышны на фоне распевания молитв. Пятый удар уже вызвал слезы, нет, Джон не рыдал но слезы текли без его желания.
Джон приоткрыл глаза, переферическим зрением он заметил Сару, вид у неё был более вовлеченым чем при наказании Даниэля, но она скорее думала о чем то другом, что не касалась сцены перед её глазами.
После шестого удара Джон мало что запомнил, пришёл в себя он только к вечеру, открыв глаза первое что он увидел это зашитую робу которую он надел не без ужасной жгучей боли когда ткань прикасалась к свежим ранам, дверь бесцеремонно открылась, на пороге был отец Иосиф
"Вы наконец очнулись, я рад вас видеть дитя моё, прошлый ужин вы пропустили, да и не должны были его есть, но идёте все вас ожидают" он улыбнулся и открыл дверь чуть пошире, намекая чтоб Джон выходил на трапезу, что тот и сделал, стараясь не морщиться от боли
Ужин
Слегка пошатываясь, офицер вошёл в гостиную на неразгибающихся ногах, от гордого офицера Джона Стэнберга осталась лишь оболочка, да и та не сказать что напоминала яркого полицейского. По ощущениям прошло около двух или трех недель с начала этого 'путешествия', но доверять своим чувствам за это время парень перестал, поэтому уже ни в чем не был уверен. Он привык считать себя человеком собранным, способным, сильным, но здесь, в этих стенах, даже его волевой характер постепенно размывался, словно его вымывали изнутри долгие часы стресса и безысходности.
Осторожно сев около Дэниела, который хоть и выглядел румяным и чуть более здоровым, в его глазах читался жуткий стыд и вина перед Джоном, которого он, по собственному мнению, очень сильно подставил. Дэниел украдкой бросал на него взгляды, будто ища прощения, но Джон в ответ только рассеянно улыбался, не из злости, а скорее из усталости и тяжести головы. Трапеза шла тихо и мирно, без явных изменений. После молитвы все замолчали и начали есть суп с мясом, чувствовалось напряжение. Кто-то ел быстро, почти жадно, кто-то аккуратно и размеренно, стараясь не издать лишнего звука, но все двигались осторожно, как будто опасались потревожить хрупкое равновесие.
Джон же наоборот вышел из своего состояния апатии, вкусная еда всегда поднимала ему настроение на ближайшие несколько часов, а так как шоколада и вкусной выпечки ему тут не видать, даже этот пресный суп походил на что-то вкусное. Он ел с удовольствием, чувствуя, как горячее содержимое тарелки растекается по его внутренностям, постепенно возвращая ощущение тепла и чего-то почти похожего на нормальность и радость такой странной жизни. Его ложка стучала по стенкам миски чуть громче, чем у остальных, но он и не старался этого избегать, уж лучше шуметь, чем окончательно раствориться в молчании.