Нимотси так и не защитил диплом; он периодически пропадал и возникал снова. Наши отношения после смерти Ивана приобрели какой-то странный характер - мы не могли существовать друг без друга и в то же время безумно друг друга раздражали - полным отсутствием вкуса к жизни и засевшей глубоко в подкорке мыслью: все было бы по-другому, если бы Иван был жив...
Вскладчину мы сняли комнату в маленькой квартирке на Автозаводской - у глухой старухи Элины Рудольфовны. Самым примечательным в старухе была ее кошка Соня, страдавшая своего рода кошачьей нимфоманией и напропалую занимавшаяся своего рода кошачьим онанизмом.
Иногда она не давала нам спать целыми ночами. "Завидую кошачьему темпераменту, - резюмировал тогда Нимотси, залезая головой под подушку. - У вас, у баб, одно на уме".
За все это время у меня не было ни одного мужика, если не считать угарной пьяной ночи, проведенной с племянником Элины Рудольфовны - казачьим есаулом Михой из Нальчика - Миха приезжал в Москву по делам своего опереточного казачьего войска. Не было даже самого завалящего романа. Я не представляла интереса даже для мосфильмовских осветителей и ассистентов операторов, за которыми прочно закрепилась слава терминаторов, трахающих все, что движется и излучает тепло.
Нимотси целыми днями валялся на продавленном хозяйском диване, покуривал анашу и читал Себастьена Жапризо. Растительная жизнь его вполне устраивала.
"Мой рододендрон", - называла я его.
"Моя жертвенная коза", - называл он меня.
Со страной происходили немыслимые вещи, после путчей, восстаний, финансовых пирамид она становилась другой. Становилась другой и Москва - но все это проходило мимо меня; время уходило, как песок сквозь пальцы, мне оставалось лишь терпеливо ждать собственного конца.
После сошедшей на нет стажировки я устроилась в видеопрокат, Нимотси откуда-то приволок видеомагнитофон - и жизнь наша как-то упорядочилась.
Я приносила с работы кассеты, и целыми ночами мы с Нимотси смотрели все подряд, иногда устраивая склоку из-за фильмов: я просто обожала мелодрамы, но с обязательным счастливым концом, Нимотси же тихо млел от боевиков и фильмов ужасов.
Он вдруг возненавидел серьезный кинематограф, большие режиссерские имена вызывали в нем приступы глухой ярости - в такие минуты я жалела его, маленького, талантливого человека, не справившегося со своей судьбой.
Один раз кто-то из далекого киношного мира вспомнил о нем, о его фильме, получившем когда-то Гран-При - нам даже позвонили, но Нимотси откровенно выматерился в трубку под надсадный рев жаждущей ласки кошки Сони.
Больше звонков не было.
Пора увлечения Жапризо прошла - теперь наша комната была завалена дешевыми детективами в глянцевых обложках. Нимотси беззастенчиво их крал на развалах и в ближайшем букинистическом. Плохая литература и плохое кино утешали Нимотси. Я же ничем его утешить не могла, кроме постоянной навязчивой игры в фильмы теперь мы постоянно разговаривали фразами из попсового американского кино, ловя друг друга на неточностях, - в этой игре я всегда уступала Нимотси.
А потом он вдруг исчез - не сказав ни слова, я просто не нашла его на продавленном диване. И это в тот самый момент, когда в наш прокат забросили "Водный мир" с Кевином Костнером - фильм, который Нимотси давно и безнадежно собирался посмотреть.
...Нимотси появился спустя две недели, среди ночи, - с двумя бутылками мартини и целым пакетом бестолковой дорогой еды. На Нимотси было дорогое новое пальто и пижонское кашне. Только ботинки были старые, но все такие же сногсшибательные.
Нимотси плюхнулся в них на диван - на покрывало сразу же натекли грязные лужи, - закинул руки за голову и с пафосом произнес:
- Ну, целуй, меня. Мышь, раба Божья! Появился свет в конце тоннеля!
- Я пока не вижу.
- Нет, ты не просто Мышь, ты слепая летучая Мышь! Я получил предложение!
- Не иначе от Спилберга.
- Дурища, если бы я получил предложение от Спилберга, то принес бы "Кампари". Соображать надо.
- Поздравляю.
- Это я тебя поздравляю. Ты тоже в деле. В коридоре выла кошка Соня.
- Ну, доставай наши жестянки, обмоем. И со жратвой сообрази чего-нибудь, а я сейчас.
И, пока я тупо разглядывала замороженных мертвых креветок, исчез. После недолгой подозрительной возни хлопнула входная дверь.
Нимотси появился спустя час. Все руки его были в страшных царапинах.
- Вот курва, - выругался Нимотси, - все руки испохабила... Есть у нас что-нибудь антисептическое?
Это был праздный вопрос, потому что из всех медикаментов у нас имелись анальгин, активированный уголь и горчичники.
- А что у тебя с руками? - я заподозрила недоброе. - Ты что...
- Именно, - сразу развеселился Нимотси. - Завез эту суку-кошку к чертовой матери в Свиблово. Я об этом целый год мечтал.
- Ты с ума сошел! - Старуха Элина Рудольфовна любила Соню-нимфоманку до самозабвения. - Она же нас выгонит... Она же на нас в суд подаст!
- И хер с ней! Ты теперь в этом гадюшнике не живешь. Я получил работу, понимаешь?! Завтра сваливаем отсюда к чертовой матери...
- В Свиблово?
- На метро "Аэропорт". Я там квартиру снял. Как тебе метро "Аэропорт"?
- Решил влиться в стройные ряды отечественной кинематографии? - Метро "Аэропорт" славилось обилием живущих там киношников.
- Ни Боже мой! Вливаться будешь ты. А я завтра улетаю. В Грецию, между прочим. Ты сидишь на хате, строчишь сценарии, то есть занимаешься своими прямыми обязанностями... Тебя же пять лет учили чему-то.
- А что писать?
- Сначала хряпнем по маленькой, а потом я тебе скажу. - Нимотси проворно разлил мартини по стаканам:
- Ну, за нас с вами и за хрен с ними!
- Рассказывай, - потребовала я.
- Видишь, мы без него обошлись. - Нимотси сосредоточенно слизывал кровь с израненной руки. - И без его дамочек, и без его стратегии сраной!..
Все это относилось к давно умершему, но все еще неизжитому Ивану, к которому у меня не осталось ничего, кроме смутной любви оставленной женщины, а у Нимотси - ничего, кроме смутной ненависти поверженного соперника. Но это были единственные чувства, в которых мы нуждались, - единственные в нашей теперешней, унылой, как стоячая вода, жизни.
- А я тебе "Водный мир" принесла, - вовремя вспомнила я про воду.
- В гробу я видел твой "Водный мир", - сказал Нимотси, но ассоциации по поводу воды у него тоже возникли. - А вот эти бледного вида морепродукты очень даже ничего, кто бы мог подумать. - Нимотси обсосал креветку и выплюнул слюдяной смятый панцирь. - Нет, все-таки в природе первоначального накопления капитала есть своя неизъяснимая прелесть, ты не находишь?
Я не находила. Только вчера, к неизбывной тоске и ужасу, у меня увели потертую сумку с видсопрокатными залогами и кассету секс-мультяшек в придачу об этом я не преминула пожаловаться стремительно обуржуазившемуся Нимотси.
Нимотси покровительственно захохотал и вытащил из кармана пальто (я тут же поняла, что пальто это, верный соратник сногсшибательных ботинок, никогда не будет сниматься) мятые, скатанные в комок купюры.
- Сколько у тебя долгу, галошница?.. Ну, здесь хватит, сколько бы ни было...
- Ты бы снял пальто, не в чуме, - посоветовала я.
- Не могу, - с интонациями пятилетней давности пропел Нимотси, - у меня подмышки вонючие. А насчет секс-мультяшек - можешь заказать кассету. И что-нибудь из жесткого порно.
- Ты с ума сошел! У нас благопристойный видеопрокат - женщины с детьми и профессура с ризеншнауцерами основной контингент. Так что самое жесткое порно - это "Волшебная лампа Аладдина". А что это тебя на порно потянуло? Решил наконец излечиться от импотенции, чтобы провинциальных актрисулек на пробах трахать?
- А я уже излечился. Разве твой покойный гуру не сказал тебе, что большие деньги всегда сексуальны?
- Не дожил до больших денег, потому и не сказал.