- Надо же, - извинительным тоном прошептал Нимотси, - взопрел весь, как мышь перед линькой.
- Мыши не линяют.
- Много ты знаешь, энциклопедистка!
- Про мышей - много.
Он крепко сжал меня и ткнулся лицом в волосы. Потом порылся во внутреннем кармане пальто и достал маленькую любительскую фотографию:
- Вот. Это тебе. У меня их две было. Одну себе оставляю, как память о нас, дураках. Чую, что больше ничего от нас в памяти истории искусства не останется, кроме этой любительщины.
Поборов искушение и не взглянув на фотографию, я сунула ее в карман плаща - сейчас главным был Нимотси.
- Ну, - улыбнулся он, - похристосуемся, что ли, Мышь? По-нашему, по-порнографически?..
Он крепко поцеловал меня в губы - так неожиданно, что я ответила на поцелуй. Губы у Нимотси оказались умелыми и такими же женственными, как и ненавязчивый запах пота, - Боже мой, я прожила рядом с ним семь лет и даже не знала этого. Сердце у меня упало.
- Надо же, не знал, что ты так хорошо целуешься. - Нимотси с трудом оторвался от меня.
- Я тоже...
- Поднаторею в технике и вернусь.
- Надеюсь. Надеюсь, что вернешься... Если не соблазнишься какой-нибудь развесистой греческой смаковницей.
- Я буду скучать по тебе.
- А я буду приветы тебе передавать. В каждом сценарии. Цепочка на щиколотке главной героини как фирменный знак, идет?
- Угу-угу... "Она ему приветы слала - на радость гомикам из зала".
- Из какого зала?
- Из зрительного.
- Лихо! Сам сочинил?
- Ну не Гомер же, в натуре!
- Иди. Тебе пора, - я легонько подтолкнула Нимотси, выскользнув из его пальто, - будет настроение - черкни пару строк.
- Я лучше кассету пришлю.
- Тогда не надо.
- Не боись - никаких обнаженных окороков, грудинок и голяжек. Сугубо на фоне Акрополя.
- Ну, если на фоне Акрополя - то можно, - разрешила я.
Нимотси закинул сумку на плечо и направился к таможенникам. Он не оглянулся, только поднял правую руку и помахал в воздухе кончиками пальцев.
- Какой фильм? - напоследок крикнул он.
- "Кабаре"! - тоже крикнула я. Нам обоим нравился этот дивный финал с прямой спиной Лайзы Минелли и се лихо накрашенными беспросветно зелеными ногтями и рукой, поднятой в последнем приветствии. - Счастливо тебе!..
...Я достала фотографию в стылом аэропортовском автобусе. Ну, конечно, это была именно она: середина пятого курса, я, Иван и Нимотси, сфотографированные оказавшейся под рукой Аленой Гончаровой: пьяные лица, трезвые глаза, время увлечения Томом Вейтсом и Реем Чарльзом - "Скатертью дорога, Джо!"...
Я приехала домой с относительным миром в душе, педантично вымыла посуду, завалилась на диван и включила немецкое порно. Это было неплохим учебным пособием, но действовало на меня усыпляюще.
С утра меня ждала пишущая машинка, казавшаяся теперь персонажем из фильма ужасов - я почти разучилась писать.
Но постепенно все вошло в свою колею. Привыкшая лишь дополнять других и, добросовестно обсасывая, доводить до совершенства чужие идеи, я начала находить прелесть и в маркизе де Саде как потенциальном соавторе. По поводу анатомии и физиологии я теперь была подкована на четыре ноги, особой психологии и экзистенциальных рефлексий не требовалось - дело стало за сюжетом.
"Кетчупу, кетчупу побольше", - вспомнила я наставления Ивана и для начала завернула парочку банальных убийств на сексуальной почве, приплела к ним садо-мазохистскую секту, а позже - и ее главу, мимикрирующего под скромного учителя экологии - модная тема.
Несколько раз звонил Александр Анатольевич, и, памятуя о "рэкетирской репе", я разговаривала с ним более чем почтительно. Сценарий ни шатко ни валко двигался к своему закономерному финалу, кровавой бане, торжеству извращенной сексуальности - я всегда выполняла свою работу четко и добросовестно.
Где-то во второй трети он даже захватил меня, и я позволила себе робкие фантазии, авторские отступления и вариации на тему. Теперь я сидела за машинкой день и ночь, немытая и нечесаная, лишь иногда позволяя себе выходить на улицу за яблоками.
Яблоки всегда были одни и те же, сорт "джонатан". Ими торговали прямо под окнами нашего дома приезжие испуганные хохлушки, которых безбожно гоняла милиция. Одна из хохлушек оказалась мариупольской, и после того, как это выяснилось, я покупала яблоки только у нее.
Еще раз позвонил Александр Анатольевич.
Мы договорились встретиться на метро "Новокузнецкая", в центре зала. Я сказала ему, что буду стоять с опознавательной газетой "Спид-Инфо" в руках, и он одобрительно хмыкнул.
...Мы встретились.
Если Александр Анатольевич и был рэкетиром, то рэкетиром нестрашным, почти ручным: голова под строгий бобрик, отличный костюм и дорогое кашемировое пальто. В туфлях я не разбиралась. Александра Анатольевича немного портили сломанные борцовские уши - но только немного.
Александр Анатольевич оказался немногословным - он забрал мою папку и отдал свою. Процедил сквозь зубы что-то похожее на "я позвоню" и ретировался.
Я решилась открыть папку только дома. В папке оказался конверт, а в конверте - две тысячи долларов. Все сотенными бумажками. Я впервые держала их в руках.
Дрожа как осиновый лист, я тут же ломанулась в обменник на метро - доллары были настоящими, с ума сойти!
Теперь возникла новая проблема - что с ними делать. Тратить деньги я совершенно не умела - ну не вещи же покупать, в самом деле!..
Я всегда стеснялась вещей, вещи же меня презирали. Я могла уживаться только со свитерами под горло и джинсами, уж этим плевать было на мою вопиющую внешность.
"Купи водки и напейся", - шепнул мне на ухо умерший Иван.
"Дай объявление в газету, подсними альфонса и потрахайся наконец", шепнул мне на ухо уехавший Нимотси.
"Спрячь деньги подальше и жди звонка", - шепнула я сама себе.
Александр Анатольевич позвонил через две недели.
- Ваш сценарий понравился, - коротко сказал он. - Лучший из всего пакета. Пишите следующий. Мы даем вам полную свободу действий - в рамках уже оговоренных условий. Только сделайте его пожестче.
Пожестче так пожестче. Я принялась за новый опус - теперь в нем фигурировал весьма внушительный порно-синдикат, влиятельные члены которого поочередно сходили с ума и заливали кровью себя и других.
За этот сценарий я получила уже три тысячи долларов.
Тратить красивые зеленые бумажки было жалко, и я снова вернулась в видеопрокат; а после еще двух сценариев, в которых я обнаглела до того, что позволила себе отправить на тот свет нескольких детей от семи до одиннадцати, в голову мне закралась шальная мысль - а не прикупить ли тебе. Мышь, халупку где-нибудь на замусоренной окраине - большего ты все равно не потянешь.
А Москва остается Москвой. Москва - это здесь и сейчас.
Умерла мать отца, моя бабка; я продала ее квартиру в моем родном городе, сложила деньги - хватило как раз на крохотную квартирку в Бибиреве. Квартирка была совершенно отвратительной - девятый этаж занюханного панельного дома, исписанные матом подъездные стены невообразимо зеленого цвета, неработающий мусоропровод, неработающий лифт, полоска леса, торчащая в окне маленькой кухни.
Но это была уже моя территория. Моя собственная, помеченная отсутствием запаха территория.
Последний раз я встретилась с Александром Анатольевичем уже в ранге москвички и оставила ему свой новый телефон.
Но он так и не позвонил.
Мне вообще никто не звонил.
Этому я не удивлялась, а порноэпопею выкинула из головы так же легко, как и вошла в нее, - во всяком случае, именно ей я была обязана своей квартирой на улице Коненкова. Скульптора, который никогда мне не нравился.