— Как лошади? — спросил Порхов.
Алеха взглянул на него и отвел глаза:
— Лошади-то — ничо. С людьми хуже.
— Работать будут?
— Погляди — увидишь.
Порхов молча толкнул дверь и вошел в барак.
Завхоз Корнилыч и с ним еще трое укладывали в вещмешки какие-то припасы. Увидев начальника, все прекратили работу.
— Чего встали? — спросил Порхов.— Заканчивайте — и в столовку. Корнилыч, останься.
Завхоз у него был испытанный, ходил с ним уже в третий сезон. Но людей набирать он ему никогда не поручал. Порхов в полумгле барака, щурясь, проглядел списки.
Колесников — это тот высокий. Мужик крепкий, но, видно, из интеллигентов, работать будет неважно. Нерубайлов — солдат, надежный. Косых — белесый парень, сибиряк, потянет. Шумов — деревенский, привычный к любому труду. Соловово — кажется, это тот седой? Что за фамилия такая — Соловово? Черт знает что. Лагерник, как и Колесников. Сначала он его брать не хотел. Смущала седина. Но подкупила серьезность. Да и по возрасту ему всего сорок три. Мужик плотный. Лагерник — это не страшно. Где сейчас найдешь сибирскую геопартию, чтобы в ней не было амнистированных или отбывших срок? Работать их там, в лагерях, не отучивают,— это факт. Ладно, теперь вот они, незнакомые: Шалашников, Жуков, Аметистов и Лепехин.
В углу кончили возиться. Протопали сапоги, хлопнула дверь. На табурет осторожно присел завхоз.
— Как дела? — спросил Порхов.
— Так навроде все, как надо,— улыбаясь, заговорил завхоз. Он всегда улыбался. Сначала Порхова раздражала эта вечная улыбка на моложавом его лице, где скудно и лишь изредка проступала растительность. Потом свыкся.
— Все упаковали во вьюки. Продукты — на плечах. Навроде, однако, готовы.
— Что за народ вместо выбывших?
— Четверых взял,— завхоз опять заулыбался и посмотрел на него голубыми молодыми глазами.— Трое — хочь на их валуны перетаскивай, однако. Четвертый на вид хлипкий, да эти толкуют: тягуч. И по нему похоже: тощ, а двужильный, пра слово.
— Зэки?
— Оно, может, и были, а ноне — при паспортах, Говорят, на Илиме вкалывали летошний сезон.
— Давай их сюда по одному.
Завхоз кивнул и вышел, так и не согнав с лица свою неуместную улыбку.
Порхов стянул с плеч куртку, сел так, чтобы свет из окна падал на вошедшего. Он всегда беседовал с людьми перед выходом в тайгу, прощупывал их. Кроме того, надо было и самому произвести впечатление на рабочих. Он знал, что слава о нем идет по всему краю, но не отказывал себе в небольшом спектакле, во время которого при хорошо сыгранной им роли рабочий выходил от него в уверенности, что попал наконец-то к такому начальнику, о котором мечтал, и что теперь главное только хорошо работать, а уж обижен не будешь. Впрочем, сам Порхов был уверен, что тут никакого обмана нет. Он умел заботиться о своих подопечных.
Открылась дверь. В нее вошел невысокий человек в кепочке. Он был крепок, лицо с жесткими морщинами на лбу и по углам рта, нос курносый, глаза цепкие.
— Здрасте,— сказал вошедший.— Звали?
— Шалашников? — спросил Порхов, упорно разглядывая стоявшего перед ним канавщика.
— Жуков,— ответил тот на вопрос Порхова, и глаза их встретились.
Взгляд канавщика, затаенно выпытывающий и неломкий, не понравился начальнику. Он еще раз взглянул на кепку и стал расспрашивать рабочего. Выяснилось, что он в сорок шестом году был осужден на три года — унес со стройки инструмент, а после освобождения работал в геологоразведочных партиях и на прииске.
Голос у рабочего был унылый. Вид понурый. Это обнадеживало, Порхов не любил независимых.
— На взрывных работах бывал?
— Приходилось.
— Аммонит от детонита отличишь?
— Конечно.
— Хорошо.— Он опять взглянул в глаза канавщику и встретил тот же самый оценивающе-сторожкий взгляд.— Сядь, поговорим о благах земных. Увезти после сезона можно и тысяч двадцать, и меньше, и больше. Сколько намереваешься?
— Да что ж, начальник,— сказал Жуков, криво усмехаясь,— про тебя слыхали, надеемся: не обидишь.
Что-то встревожило Порхова: не то усмешка, не то тон.. Что-то было в сказанном потаенное. Какое-то непочтение или издевка.
— Кто с тобой в спарке работает?
— Шалашников, малый молодой, неученый, да тянуть будет, как трактор,— торопливо ответил Жуков и покосился на Порхова.
— Ты раньше с ним работал?
— Никак нет,— Жуков помолчал.— Тут вот, в партии у вас, значит, скорешились.