— Я понял! Это Хорь, он один мог! Так? Он карабин велел тебе выкрасть?
Пашка стрельнул в брата взглядом и отвернулся.
— Ясно,—сказал Корнилыч.— Только зачем, не пойму. Уходить, чо ли, из партии собрались?
Пашка дрогнул плечом, и Корнилыч понял: угадал.
— А чо уходить им? Ишачить не охота? Так идти тайгой — работа похлеще. Да и что уходить нормальным людям?
Он смотрел в разбитое лицо Пашки, а тот отводил, прятал взгляд.
— Стой,— сказал Корнилыч, осененный догадкой.— Санька говорил, чо рацию ему нарочно разбили. Чо не от дерева, однако, лампы побились, а кто-то потом хватил. Стоп! А когда первый раз лошадь упала, с ней этот их Глист был. Ни одна лошадь не упала, а та, что с рацией, в пропасть сорвалась... Это чо выходит? — Он не отрываясь, смотрел на Пашку, а тот, оцепенев, слушал брата.— Я принял этих людей в партию, а кто за них просил? Братка родной просил. А почему он просил за них, однако?—спрашивал Корнилыч, наливаясь злобой.— Знал, видно, зачем. Кто эти четверо, шпионы?— тряхнул он Пашку за шиворот.— Ну! Говори сейчас, потом хуже будет!
Пашка отвел глаза.
— Зачем им надо было рацию разбить? Кому продался, говори, последний шанс тебе даю.
— Какие шпионы? — пробормотал Пашка.— Из лагеря... Блатные...
— Беглые?
Пашка молчал. Корнилыч встал. Ярость раскалила его, сердце бухало, как на фронте, когда надо было подниматься в атаку.
— Сиди тут,— сказал он, накидывая на плечо карабин.— Сиди и жди!
Завхоз бегом поднялся в голец, открыл полог палатки канавщиков и вошел в нее. В углу кто-то тяжело храпел. Голова с челкой поднялась, зевнула и опять скрылась во вкладыше. «Лепехин,— отметил Корнилыч.— Дойдет черед и до этого. Главное:—Хорь». Тот спал у самой стенки палатки. Едва Корнилыч склонился над ним, как он открыл глаза, спросил:
— Чего бродишь, завхоз?
— А то,— сказал сквозь зубы Корнилыч, сдерживая ненависть.— Вылезай. Разговор есть.
Хорь смотрел куда-то за плечо завхоза. Тот оглянулся, увидел, что Лепехин сел в своем спальнике.
— Ты спи!—сказал ему Корнилыч.— Рано еще.
Лепехин посмотрел на Хоря, тут же упал в спальник и затих.
Хорь встал и быстро оделся.
— К чему столько спеху? — спросил он.— Пожар, что ли?
— Считай — пожар! — сказал Корнилыч, выходя вслед-за Хорем из палатки.— Айда во-он туда на верхотуру, там поговорим.
Ему почудился какой-то шорох сзади. Он оглянулся: никого не было.
— На верхотуру, так на верхотуру,— сказал Хорь.— Мне хоть где. Вооружился-то до зубов! На медведя, что ли?
— Считай — на медведя,— сказал Корнилыч, и они зашагали наверх.
— Давай тут толковать,— сказал Хорь и встал под березой.— Некому нас тут подслушать.— Он всматривался во что-то позади завхоза. Корнилыч скинул с плеча карабин.
— За то, что гнидой живешь, вражина,— сказал завхоз,— за то, что Пашку мово гадом сделал, поставлю я на жизни твоей точку.
В тот же миг морщинистое лицо Хоря вспыхнуло радостью. Корнилыч оглянулся, и тут же рухнул от страшного удара по голове.
Ему показалось, что на него обрушилось дерево. На самом деле он лежал с расколотым черепом, а над ним с кайлом в руке стоял Лепехин.
ХОРЬ
— Готов,— сказал Лепехин, наклоняясь над завхозом и выкручивая карабин из мертвых рук.— А кабы не поспел— кранты тебе. Хорь.
— Молоток,— сказал Хорь, утирая крупный пот на лбу.— В самое время. Видал, что фраер хотел? Дух из меня вышибить.
— Пашка прослюнил, сука! — сказал Лепехин.— Пришить надо.
— Суке — сучья и смерть,— подтвердил Хорь, все еще тяжело дыша.— Что делать будем?
— Карабин есть,— сказал Лепехин.— Кончаем всех, и ходу — к Охотке. У Порхова с Альбиной два карабина и винт. Их надо первыми брать.
Хорь встал, посмотрел на небо. Там медленно растекалась заря.
— Часов пять,— определил он.— Время есть, пошли.
Они зашагали между лиственницами и кустами стланника вниз.
— Нам бы до Охотки добраться,— размышлял Хорь,— там столько машин, затеряемся. Дальше можно по тракту. На Иркутск или к Хабаровску.
— Че-го? — сказал Лепехин, рывком останавливая его.— Эт-ты как же надумал? А меня спросил? В Китай пойдем.
— В Ки-та-ай? — изумленно переспросил Хорь,— Я по-китайски ни бум-бум, заблужусь еще.
— Зачем тогда на Охотку повертывать? — спросил Лепехин,— Я и думал: ты со мной.
— Нет, кореш,— замотал головой Хорь,— до Охотки нам на пару надо, а уж дальше у каждого своя дорога.
Лепехин долго оглядывал ближние сосны, потом сказал:
— Лады. Мне-то что! Твое дело. Пымают, все одно —хана. А я в Китай.