Он буквально помешался на этом. Сначала он очистил комнату вплоть до голых стен, потом построил в ней перегородки. Потом занялся укладкой паркета, облицовкой кафелем, где нужно, покраской и внутренним оборудованием. Он даже сумел опоясать переднюю часть комнаты с внешней стороны полукруглым коридором-балконом. У местных забулдыг он покупал за пол, а когда и за четверть цены необходимый материал, не брезгуя его происхождением. Делал все только сам, хотя многие и напрашивались к нему в помощники, но он отказывался от чьих бы то ни было услуг. Он вкладывал в это свои силы, время, заработок; похудел и даже малость зациклился на этом, но все же изготовил свое гнездо собственными силами, так, как ему хотелось.
Совсем малюсенькая прихожая выходила в маленькую кухоньку, крохотную ванную комнату и два «спальных купе». Коридор выполнял и функции гостиной: рядом с телевизором там находились шкафчик с баром, качалка, кушетка и прочие изысканные виды удобств. Миша проделал потрясающую работу; его небольшая квартира стала походить на шкатулку с драгоценностями или, скорее, на какой-то кукольный домик. Правда, в домике том даже днем приходилось зажигать электричество, и, несмотря на вентиляцию, стояла духота. Все же в эту «кассету» теперь вполне могла вселиться Корнелия со своей дочкой — наконец-то на правах законной жены. Сначала она воротила нос из-за района и окружения, но с годами стала мудрее и поняла, что и для нее и для ее дочери лучше один такой Рагашич, чем десяток ненадежных переодетых принцев.
Вскоре после того, как квартира была готова, я побывал в ней. Причем не случайно, не в качестве посыльного и не по поручению бригады, а в качестве приглашенного, званого гостя, настоящего, посвященного друга…
Мы однажды крепко поссорились с ним; я тогда чуть зубы не потерял. Но и он тоже. Наверное, эта буйная схватка понадобилась для того, чтобы наша дикая вражда внезапно перегорела и чудны́м образом превратилась в свою противоположность? Возможно. Во всяком случае, нас с тех пор связывает прочный союз, порожденный отнюдь не трезвым расчетом и не мирными переговорами. Родился он, и все тут. И мы считаем его настолько естественным, что даже смешным кажется все, что ему предшествовало. А мы и не вспоминаем. Не предаем общественной огласке. Зачем? Мы поняли и приняли всерьез друг друга, можем рассчитывать друг на друга. И это было главное…
В противоположном углу кузова рядом с Рагашичем сидел, держась за борт, здоровенный парень, Марци Сюч. Он непрестанно двигал челюстями, как заяц. Жевал резинку. Жевал он ее и днем и ночью. Может быть, даже и не потому, что это было модой, а скорее со скуки. К этому времени Марци Сюч уже три с половиной года работал в бригаде, дожив тихо и спокойно до двадцати четырех лет. Он был в нашем пестром ансамбле тем славным парнем, у которого ни извилистого прошлого не было за спиной, ни проблем в настоящем.
Он был третьим ребенком в порядочной семье, хорошо воспитанным, хорошо одевающимся, беззаботно живущим. Отец у него — мастер-механик в типографии «Родина», мать — повариха в одной из заводских кухонь. Сестры давно уже выехали из дома, обе замужем, у обеих — дети. Марци до сего времени жил и продвигался легко — ему все время светил зеленый свет. Малышкой он начал свой путь в яслях, потом продолжил его в детском саду; посещал продленку, учась в начальной школе; с легкостью окончил ее и наверняка поступил бы в гимназию, а потом и в университет, если бы захотел. Отец сказал ему: «Ты, сынок, можешь стать, кем только захочешь. Единственно, не иди в печатники…» А Марци ни к чему особенно не тянулся. Лучший его дружок пошел в электромонтеры, и он последовал его примеру, вместе они и освоили эту профессию.
Его родители построили тем временем новый прекрасный дом в пригороде.
Двенадцать лет они убухали на это. Отец вложил в строительство все, что имел, как говорится, до последней рубашки, отдал все силы, здоровье, всю душу. Превратился в опустошенного, усталого старика.
Марци зарекомендовал себя веселым, жизнерадостным, толковым и знающим парнем; только вот никакой более или менее серьезной цели в жизни у него не было. Канижаи как-то стал у него допытываться:
— И какие же у тебя планы, Марци?
— Никаких особенных нет.