— Так, — Лин откинула одеяло. — Ты правда хочешь все обсуждать здесь? Мне нужно вымыться, умыться и кофе. И, наверное, поесть. Ты со мной?
Хесса кивнула и поднялась.
— Я возьму одежду и приду в купальни.
Лин тоже решила взять одежду с собой, а пока накинула халат. Заглянула попросить кофе, старательно не замечая взглядов и не вслушиваясь в шепот за спиной — а громко и в лицо с ней никто не отважился заговорить, хотя Ладуша в зале уже не было.
Скоро Лин поняла, почему так: Ладуш сидел у клиб, грея ладони об огромную кружку то ли целебного, то ли просто успокоительного чая — пахло ромашкой, мятой и чем — то незнакомым, но живо напомнившим снадобье профессора Саада.
— Доброе утро, Ганис, — поздоровалась Лин с дежурным клибой. — Сделайте мне кофе, пожалуйста. Доброе утро, господин Ладуш.
— Добрый день, Линтариена, — вздохнул тот. — Я рад, что хотя бы ты сегодня спокойна.
«Хотя бы сегодня ты спокойна» легко читалось между строк, и Лин виновато опустила взгляд.
— Простите за вчерашнее.
— Ты не дала мне даже объяснить. И чем все закончилось? Плохо закончилось. Для всех. Впрочем, уже поздно об этом. Тебе нужно что-нибудь, кроме кофе?
Упрек был тем мучительней, что Лин его заслужила. А еще оказалось, что она привыкла к доброму отношению Ладуша, к его слегка навязчивой, но при этом мягкой заботе, и откровенная неприязнь в голосе ударила очень больно.
— Нет, ничего. — Есть и так не хотелось, скорее Лин просто осознавала, что надо, но теперь кусок в горло не полез бы.
— Тебе нужно к Сааду. — Ладуш пригубил из кружки. — Я отведу, но не сегодня.
«Сегодня глаза бы мои тебя не видели», — додумала Лин.
— Будь готова завтра перед обедом.
— Хорошо, — она приняла у Ганиса поднос, на котором, кроме кофе, все-таки стояла тарелка с нарезанным хлебом, мясом и сыром, поблагодарила и поспешила уйти.
Хесса уже сидела в бассейне, спрятавшись в воду почти по самую макушку. Лин поставила поднос на бортик, втянула запах кофе и, не раздеваясь, присосалась к кружке. Сделала себе бутерброд. Оказывается, и есть, и пить хотелось зверски. И только опустошив тарелку и допив кофе, полезла в воду.
Отмокать она не собиралась, только вымыться побыстрее. Но купальня была одним из тех мест, где можно поговорить — пока не заявился кто-нибудь еще.
— Так вот, Хесса. Я тоже не умею здесь жить. Вчера наделала ошибок не меньше, чем ты. Но если еще раз так выступишь, тебе точно снова придется выживать. Хочешь знать, что сказал владыка?
— Вряд ли хоть что — то, чего не говорила себе я этой ночью. Я бы пошла в казармы. Сама пошла, даже тащить не пришлось бы. Потому что… потому что мне здесь не место. Я же пыталась. Быть тихой, не отсвечивать, сдерживаться. Мне даже начало казаться, что получается. Но ты видела, чем это закончилось. Все видели.
— Не особо хочешь, понятно. Ну, как знаешь. А что ты у Сардара, мне Лалия сказала. Хоть что — то утешительное во всем этом кошмаре. — Она окунулась еще раз, отжала волосы и вылезла. Накинула халат, села на широкую лежанку, вытянув ноги. Все-таки эти купальни предназначены были для роскошной неги, а не для тяжелых и мутных разговоров.
— Это Лалия привела Сардара. Почти на рассвете. Надо, наверное, извиниться перед ней. Не представляю, как. Я знаю, зачем она это все… Знаю, но… Не могу, — глухо сказала Хесса.
— Смоги уж как-нибудь. Она того стоит. И то, что она сделала, тоже.
Хесса шумно вздохнула, вылезла из воды, завернулась в халат — суетливо, пряча глаза, так что Лин сразу поняла — дальше будут извиняться перед ней.
Когда молчание могло бы стать неловким, Хесса спросила:
— Что случилось у тебя с владыкой? Все плохо, да? Из-за меня.
— Плохо, — согласилась Лин. — Он меня вышвырнул. Из-за тебя или из-за меня. Я там тоже, знаешь ли, не блистала дипломатией.
— Блядь. Это… можно исправить?
— Не знаю. — «Наверное, зависит от того, насколько сильно я его задела», хотела сказать Лин, но тут же поняла, что это будет ложью. «Задела» — слишком слабое обозначение для случившегося. «Оскорбила» было бы вернее. Сильно оскорбила. До бешенства и жажды убийства. Можно ли такое исправить? — Лалия сказала, раз я жива, не в казармах и не в пыточной, все не так плохо.
— Да уж. Все со всех сторон… охуенно, — Хесса обхватила себя руками, замерла к Лин спиной, напряженная и потерянная. — И меня он, конечно, слушать не станет. Даже если… Нет.